Зашумели девочки:
— Райка! Ты что хочешь делать?
— Ты же умная девушка, Рая, и понимаешь… — солидно, как отец или учитель, продолжал свою дипломатию Левой, — должна понять, что это только обидит Виктора Павловича, которого мы все уважаем…
Рая наконец поняла, что подумали одноклассники. Совершенно растерявшись, пристыженная, она вернулась на свою парту, уткнулась лицом в платок.
Левон подмигнул классу и поднял руки, требуя тишины.
— Алёша, сколько по твоему будильнику до начала урока? Три? Дети, попрошу сесть на места! Достаньте ваши учебники и подготовьтесь к занятиям… Школьные правила забыли, черти полосатые!.. Долго еще я вас учить буду! Так вот… На свете существует только физика — и больше ничего! И все подчиняется её законам!..
От Орешкина, когда он вошел в класс (первый урок был его), не укрылись взволнованность и заплаканные глаза Раисы, настороженность ребят. Потом, дома, он попробовал выпытать у нее, что произошло в классе утром перед уроками. Она не сказала, придумала какую-то наивную историю, спор из-за потерянной библиотечной книги. Орешкин, конечно, не поверил и попросил Аксинью Федосовну, чтоб она выведала, чем так взволнована дочь.
— Матери всегда надо знать, что у дочки на сердце, дорогая Аксинья Федосовна.
Раиса не скрыла от матери правду, и та, частью по деревенской своей простоте, а частью потому, что недолюбливала Костянков, передала всё Виктору Павловичу.
22
Раньше почему-то так велось: МТС — сама по себе, а деревня, колхоз, сельсовет — сами по себе, и связь между ними ограничивалась официальными отношениями: договором, который обязывал одну сторону вспахать определенную площадь, посеять, сжать, другую — выделить прицепщиков, подвезти горючее, воду, обеспечить питанием трактористов, Больше колхоз от МТС по сути ничего не требовал, так же как МТС от колхоза. Бригадир тракторной бригады и трактористы обычно были местные, так что никто в деревне их за рабочих не считал — колхозники, как и все. Да и сами они были связаны с МТС только по производственной линии: норма, запасные части, горючее.
Интеллигенция жила и работала тоже как-то обособленно. Учителя никогда не заглядывали на станцию, механики разве только на кинокартину приходили в неуютный и холодный клуб, где гуляли сквозняки.
Теперь понемногу все менялось, хотя, конечно, не без трудностей.
Если раньше с наступлением зимы связь колхоза с МТС почти совсем прерывалась, то теперь было иначе.
Животноводы требовали у Волотовича: давай им автопоилки, подвесную дорогу, доильные аппараты. А Павел Иванович в свою очередь нажимал на Ращеню:
— Давай мне машины, тракторы! Зимой они мне нужны не меньше, чем летом. Это же просто бесхозяйственность, такая техника всю зиму стоит без дела. Ремонт? Нельзя одну машину ремонтировать полгода!.. Дай её мне в колхоз — и она будет в работе круглый год…
И впервые в колхоз пришла бригада МТС по механизации ферм. Пришли зоотехник, электрик… Волотович не пропустил ни одного производственного совещания механизаторов. И все долбил в одну точку:
— Начните с колхоза, на территории которого вы находитесь, потому что, если у нас вы не начнете работать по-новому, не начать вам нигде. Конечно, требуйте и с нас как положено, как сказано в постановлении. Словом — никаких скидок и уступок друг другу.
— Теперь мы за все в ответе, за каждого курчонка в колхозе, — ворчал Ращеня. — Тебе и делать нечего.
— Мне нечего делать? Интересно. А ты не стой опекуном надо мной. Будь представителем государства — руководителем. Тогда хватит работы и тебе и мне. Сейчас так не пойдет, чтобы, кроме своих тракторов да процентов мягкой пахоты, больше ничего не знать. Нет, брат, довольно. Будешь отвечать за всё вместе со мной… И за коровники, в которых ветер свищет, и за неотремонтированный клуб.
Ращеня и сам все это отлично понимал и со всем пылом честного, работящего человека стремился наладить работу по-новому. Но поворчать любил, особенно на председателей.
— Всё — МТС. Нянька вам МТС, что ли? Не нянчиться будем, требовать! Нечего за нашу спину прятаться!
— Вот ты и требуй!. — отвечал Волотович.
Ращеня работал, не жалея сил, забыв обо всех своих болезнях, добрую половину которых выдумали его жена и врачи. Но иной раз его охватывал страх. Все-таки он старый уже человек, практик. Хватит ли его практического опыта, его умения руководить, чтоб МТС работала по-новому? Вон какие люди приходят к нему — всё с высшим образованием! А в председатели колхозов? Волотович, скажем, опытный советский работник, старый коммунист». И как тянется к нему интеллигенция.
А Волотович и в самом деле делал все, чтоб сплотить интеллигенцию села. С его легкой руки завелся обычай в свободные вечера собираться в холостяцкой квартире директора школы. Павел Иванович раздобыл где-то старый самовар, заставил Лемяшевича купить побольше стаканов, стулья, шахматы. Квартира незаметно приобрела обжитой и уютный вид. Новым людям, которые приезжали из города и, естественно, скучали первое время, нравилось проводить здесь долгие осенние вечера — пить чай, спорить, слушать радио, читать.
А Лемяшевича радовало, что и школа в какой-то мере помогала связи колхоза с МТС. Кружок по изучению трактора и комбайна благодаря энтузиазму обоих Костянков — Сергея и Алеши — работал интересно и с пользой не только для школьников, но и для станции. Правда, сначала работа его не очень ладилась, покуда шла теория, — физика надоела и в школе. Но потом Сергей перенес занятия в мастерскую, где начался ремонт машин, и включил кружковцев в работу по ремонту. Ребятам это очень понравилось. Деятельность кружка сразу оживилась, число любителей техники удвоилось. Освоение механизмов шло на редкость успешно. Никто им тут ничего не навязывал, не заставлял учить «отсюда, и досюда». Сергей, механики, трактористы просто рассказывали и показывали все, что надо, в процессе работы и одновременно учили мыть, чистить, токарничать, шлифовать. И это увлекало молодежь. Правда, поначалу не обошлось без конфликтов. Один ученик, взявшись без разрешения не за свое дело, сжег новое реле. Володя Полоз вздумал сразу, с первой пробы, прославиться как токарь-скоростник и сломал резец. Ращеня, сперва не слишком одобрительно относившийся к этим экспериментам, рассердился, накинулся на Сергея Костянка.
— На черта мне этот комбинат! Со своими курсантами не знаешь, что делать!
— А это — чужие? Завтра будут наши работники!
— Как же, дожидайся! Заманишь их! Я знаю! Окончат десять классов — и поминай как звали!
— Сами придут, если сумеем заинтересовать.
— Нам эта заинтересованность боком выходит! Довольно! Поглядели для этой самой — как её? — политехнизации своей, и хватит. Пускай лучше уроки учат. А то некоторые ловчилы тут от уроков прячутся… А спросят с нас не за кружки, а за ремонт… Вон опять график срывается.
Директор и главный инженер работали в согласии, уважали друг друга и мирно разрешали все спорные вопросы. Но о ликвидации кружка Сергей и слышать не хотел и заявил весьма решительно;
— Вы простите, Тимох Панасович, но кружок будет продолжать работать. Это для меня — дело чести.
Ращеня старался быть твердым, настойчивым, не отступать от своих решений, но ссориться с Костянком не входило в его планы. Настойчивость настойчивостью, а главный инженер тащит на себе весь ремонт и выводит станцию в передовые. Директор поворчал для виду и сдался.
— Если для тебя это дело чести, ты и отвечай.
А вскоре он и сам убедился, что школьники, кроме того, что учатся, могут оказать и существенную помощь, что тот же Алёша Костянок, который и без кружка наведывался в мастерскую чуть не каждый день, выполняет ответственные операции на ремонте самых сложных узлов. В МТС по-прежнему не хватало рабочих, не хватало мест в общежитии; по обычаю, сложившемуся годами, трактористы из дальних колхозов уходили на выходной домой и возвращались в лучшем случае в понедельник к вечеру. Поэтому даже двухчасовая работа тридцати старательных ребят имела значение в такое горячее время и давала заметный результат. Бригадиры и трактористы, многие из которых раньше скептически смотрели на всю эту затею, начали относиться к школьникам серьёзно. И когда однажды в субботу из-за «контрольной» в школе занятия кружка не состоялись, все пожалели: на учеников рассчитывали, а теперь пришлось поработать сверхурочно, так как шёл последний день декады и надо было выполнить график. Убедившись в пользе этого дела, Ращеня как-то позвал к себе Костянка и Лемяшевича и предложил учитывать работу учеников так же, как остальных рабочих, и оплачивать её.