- Боже мой, повторила девушка в третий раз, поняв, что видит краешек звезды в слепящей желто-белой короне.
По экрану засверкали звездочки, прошла рябь, а затем он разом потускнел, затемнился, как поляризованное стекло. Почему-то именно это поразило девушку больше всего – скорость и эффект, с которым нечто грандиозное, площадью в тысячи, десятки тысяч квадратных метров отреагировало на поток света. Звезда продолжала наползать, заставляя внешние объекты, оказавшиеся за пределами экрана, сиять отраженным светом, как точки электросварки, так что глазам становилось больно даже несмотря на общее затенение.
- Мама, - сказала Ольга. Автоматически, и в самом деле чувствуя себя ребенком, скорее даже младенцем, который обрел разум и способность оценивать предметы, но еще не знаком с их сутью и назначением. Он видит нечто, однако не способен понять, что именно видит.
- Ой, мамочки…
Она посмотрела вниз, с трудом оторвавшись от немыслимо грандиозной, великолепной и подавляющей картины. В сравнении с буйством солнечных красок все остальное - даже гигантский атриум, похожий на вывернутый наизнанку небоскреб - казалось маленьким, камерным, в чем-то даже уютным.
Внизу, на темном дне рукотворного кратера, располагалась фигура. Определить ее размеры Ольга не смогла бы, все чувство масштаба и размерности оказалось напрочь сбито. Одно можно было сказать точно – это статуя, и огромная, как, похоже, все «здесь», где бы это «здесь» ни располагалось.
Фигура имела сходство с мужиком в доспехах, гротескно преувеличенных, геометрически несоразмерных. У мужика имелся меч и нимб, который не то подсвечивался изнутри, не то был сделан из какого-то полированного металла, хорошо отражавшего свет. Поверхность статуи казалась странной, какой-то изгрызенной, с кислотными проплешинами, будто морда Сфинкса в египетской пустыне. Но там поработало время, а здесь общий потрепанный вид фигуры не вязался с окружающим. Будто монумент долго и старательно ломали, а затем бросили. А возможно, его доставили сюда из какого-то иного места, хотя казалось невероятным, что такую махину можно было затащить куда-либо.
Ольга отвернулась и села прямо на твердый холодный пол, привалившись на ограждение, которое было металлическим и, кажется кованым. Во всяком случае, витые прутья смотрелись так, будто вышли из-под кузнечного молота, то есть солидно, грубовато, несимметрично. Девушка закрыла глаза и несколько минут просто сидела, ни о чем не думая. Ольга чувствовала, что если она сейчас откроет разум догадкам, размышлениям, страху, наконец, то и с ума недолго сойти. Зато в игру включился слух.
Теперь, когда восприятие освободилось от бешеного потока визуала, забившего все «инфоканалы», стало понятно, что кругом очень тихо. Слишком тихо для огромного пространства, где должно гулять непрерывное эхо. Какой-то шум вокруг имел место быть, но тихий и слабый, скорее всего работа некой жизнеобеспечивающей автоматики, приглушенной стенами. Очевидно, совсем недавно здесь жило и работало много, очень много людей. Но сейчас «атриум» оказался пуст и заброшен.
Она выбралась из одной могилы, чтобы оказаться в другой, тысячекратно больших размеров.
Что это? Откуда это здесь? Откуда она здесь?
Неважно.
Она умирает от усталости и жажды. А совсем недалеко страдает умирающий, который страшно изранен и, наверное, хочет пить еще сильнее, чем она. Вокруг простирается мир, который непонятен, неизвестен и явно враждебен. И так выходит, что Крип – единственное живое существо, которое могло бы объяснить, что здесь происходит и вообще «за» Ольгу.
Вода. И оружие. И хоть какой-то бинт. Нет, просто аптечка, возможно Крип разберется, чем и как его лучше полечить.
Сначала это, затем все остальное.
Ольга еще раз кинула взгляд на солнце, которое продолжало расползаться. Похоже, объект, на котором оказалась девушка – будь это планета, метеорит или рукотворное сооружение, хрен разберет – вращался и теперь разворачивался «экранной» стороной к ближайшей звезде. Ольга никогда не занималась астрономией, но в такой близости к звезде было что-то ненормальное (если здесь вообще хоть что-то можно поименовать «нормальным»). Однако подумать об этом следовало позже.