ка. Наверное, в любом городе, копнув на пару метров вглубь, наткнешься на чьи-то кости. А я еще и обрадовался найденному в архивах. Призраки? Это же прекрасно! Это так волнительно! В нашем плоском, лишенном магии мире не так уж часто сталкиваешься с мистикой! Настоящий замок с привидениями! Я был молодой дурак, и я читал слишком много фэнтези. ...Когда истощился запас стихов, затверженных наизусть (переписывать по третьему кругу становится неинтересно), я все-таки заснул, под бормотание приемничка на подоконнике. Мне приснился сон, как всегда, цветной, с сюжетом и звуком - говорят, такие сны есть признак шизофрении, да и пусть, я привык. Мне снилось, что я нахожусь в месте, почему-то называемом Полустанок, и это место действительно похоже на небольшую станцию с одним перроном и станционной гостиницей. И эта станция окружена непролазными болотами и сплошной стеной серого тумана, а поезд к перрону все никак не подают, а в гостинице веселятся и пьют мои друзья - Володя Кустов, убитый в Таджике, Эдька, выпавший с балкона на собственном дне рождения, Катя Синильченко, умершая от передоза; Хомяк, с которым мы копали под Старой Руссой и о котором вот уж года два я никаких вестей не слышал... А я хочу уехать, потому что есть одно очень важное и незаконченное дело, правда, я не помню, какое именно; и вот на перроне я ловлю какого-то человека в синей форме проводника и предлагаю ему денег, много денег. Проводник смеется надо мной: деньги мне не нужны, говорит он, ты заплатишь, но не деньгами. А чем? Временем, отвечает он... Хорошо, я заплачу, но мне нужно вырваться с Полустанка, очень нужно, меня не должно здесь быть - скажи, как уйти? Человек в форме показывает куда-то в туман, и я вижу вереницу фигур в черных рясах, скользящих по топи, не оставляющих следа на болотной жиже. Вот, говорит проводник, видишь? Уйдешь, когда сможешь так, как они... Просыпаюсь рывком, с бешено колотящимся сердцем. Ощущение, что куда-то не успел, и нужно срочно бежать, иначе - беда. В окне ни черта не видно: минус двадцать два, стекла красиво расписаны цветами от Деда Мороза. Натягиваю теплый армейский бушлат с колючим воротником и армейскую ушанку, выхожу из сторожки, иду к «объекту», ускоряя шаг. Метрах в тридцати от ветхого заборчика «луна-парка» перехожу на бег, видя странных очертаний пятно перед каруселью «веселый осьминог» и понимая - не успел, опоздал, беда. Человек лежит ничком, почти упираясь головой в копыто бетонного бегемотика. В парке развлечений таких бегемотиков четыре, все одеты в золоченые шлемы и красные мундиры пожарных. Один держит топорик, другой - наконечник брандспойта, похожий на дубинку, третий - короткий багор и четвертый стоит просто так, оперев правое копыто на бетонный шар размером с футбольный мяч. Вот возле этого четвертого и лежит тело, при жизни, видимо, бывшее бомжом. Оно выглядит странно плоским, на метр вокруг него снег ярко-красного цвета, и даже шар под ногой у бегемотика красно-бурый. Я еще успеваю зачем-то взять его за вывернутую кисть, еще чуть теплую (и поразиться, как мягко сгибается рука - словно резиновая), успеваю заметить белый осколок кости, прорвавший грязную штанину на левой голени, после чего выпитый кофе и полупереваренные сухари извергаются из меня бурым фонтаном прямо на убитого. Странно, но никакого страха нет, рвота - реакция чисто физиологического отвращения. Когда она стихает, возвращаюсь бегом в сторожку. Мозг отключился, голова кристально ясная. Никаких сторонних мыслей, двигаюсь «на автопилоте». На автомате же засекаю время: три ноль пять. Снимаю трубку допотопного телефона. - Рамзан? Это Рыжий, с котельной. У нас беда. Здесь труп. ...Рамзан приехал буквально через десять минут, с ним были двое «быков». Выйдя из машины, первым делом чеченец двинул мне в зубы. - Что ты, ахренел савсэм, да?! По телефону про труп, да?! Что, где, показывай давай, сторож, билят! Однако, увидев лежащее на площадке, уже основательно прихваченное морозом тело, Рамзан притих и побледнел. Что-то бормоча на своем языке, он походил кругом, потрогал тело носком ботинка, покрутил головой, повернулся ко мне, и я с изумлением увидел на его хищной роже кривую ухмылку: - Э, слюшай, а ты зверь! Маньяк, в натуре! Крышу сорвало, да? Только, э, под конец не удержался, стравил. Это бывает, от перевозбуждения, я сам видел. А такой тихий с виду! «Да что он несет?» - панически подумал я. - «Он что, думает, это моих рук дело?!» Рамзан говорил что-то еще, восхищенно цокая языком. А я только сейчас с ужасом понял, что тяжелая стальная дубинка, машинально прихваченная мной, когда я выскочил из караулки, до сих пор свисает на ремне с моего запястья. И то, что осталось от черепной коробки покойника, выглядит именно так, как должны выглядеть повреждения от такого вот, тупого, тяжелого, ударно-дробящего. - Это... - просипел я. - Рамзан, нет... Это не я его... - Да ладно! - отмахнулся тот. - Расскажи кому другому! Маладэц, да. Так и надо. Главное, не испугался, Рамзану позвонил, не ментам - маладэц! Только, знаешь, ти напачкал - надо прибрать за собой. - Это не я, клянусь! - Да меня не эбёт, билят, ты, не ты! А кто, если не ты? Я, что ли?! Или вот этот бегемот?! Все, давай, мозги не трахай, да. Вот что: звони своему сменщику, и приберитесь тут живо. Э, ладно. Сам позвоню. Он снял с пояса «Дельту», сделал звонок и, обращая на меня не больше внимания, чем на порхающие в воздухе снежинки, пошагал обратно к машине, рядом с которой топтались на морозе «быки». Когда приехал Серега, на часах было 3:48. Поняв, что от него хотят, Серега начал было отмазываться - в ответ Рамзан только хмыкнул и многозначительно сдвинул полу кожанки, показав черную кобуру. Серега скис и взялся за дело. Мы управились быстро, так, как если бы все было не впервой. Тогда-то я и понял, зачем Рамзану газовая котельная старого типа, с топкой-мусоросжигателем. Красное пятно на снегу исчезло, перекопанное и разбросанное по окрестным сугробам; бетонный шар под копытом бегемотика щедро облили хлоркой. Рамзан, запершись в «ауди», слушал музыку, «быки» курили, часто сплевывая на снег, и обсуждали какого-то Рафика, который вконец оборзел. Потом я сказал Рамзану: - Рамзан, я увольняюсь отсюда нахрен. - Куда ты теперь уволишься, нахрен, - ощерился Рамзан. - Кто тебя, нахрен, отпустит, а? Сиди, Маньяк, сторожи. На вот, премия вам с Серегой. Бабе своей джинсы вареные купишь, себе кожан купи, чё ходишь, как лох. Он достал из кармана кожанки комок долларовых купюр, швырнул, не считая, на стол и уехал вместе со своими бандитами. За окном занимался рассвет. Серега старался на меня не смотреть. Я достал водку из тумбочки и молча налил нам обоим «с горкой». Водка была теплой и скверной, но мы пили ее как воду, не закусывая и не морщась. Пальцы дрожали, и я слышал, как Серега мелко стучит зубами о стекло. 25-е декабря. Шла оттепель, и падал с высоты Свирепый ветр. Трещал в тумане лед. Озябшая весна стояла у ворот, Под влажным светом звезд, в разбухшей глине, К трескучей, жадно стонущей трясине, Из тростников, волнуемых темно, Слепая тень сошла и канула на дно. Около полуночи позвонил Рамзан. - Зда-арово, Маньяк... - протянул он. По голосу я понял, что хозяин сильно пьян. - Как там, все харашо? Больше никого не убил, э? Хе-хе... Значит, ты мине сауну натопи, да... Я попозже с девочками подъеду... Все, давай, трудись... Я положил трубку. Рождество порадовало оттепелью, парк снова был черный, страшный, залитый по щиколотку ледяной водой. Порывистый ветер рвал голые кроны деревьев, в путанице ветвей барахталась молодая луна. То и дело оскальзываясь, я добрел до котельной, пощелкал рубильниками, запуская ТЭНы, включил воду в бассейне и поскорее ушел - в такую погоду замечательно сидеть рядом с котлом, наслаждаясь идущим из топки сухим вулканическим теплом, но я не мог. С той ночи в гудящих, как осиный рой, красно-синих языках злого газового пламени мне то и дело виделось изуродованное тело, обугленное, рассыпающееся прахом. Я вернулся в караулку и выпил смородиновой «авроры» из жестяной баночки, чокнувшись с зеркалом. - С рождеством, что ли, - сказал я своему отражению. И закусил водку плавленым сырком. Из облупившегося зеркала, висящего над тумбочкой, на меня смотрели такие же тускл