только в заграничных сериалах. Среди родных берез и осин сей процесс выглядит как бесконечное бюрократическое занудство и яростные ссоры промеж наследничков, оспаривающих всякую строчку в завещании. В итоге кому-то из родни досталась трехкомнатная квартира в старой части города, кому - гараж с «Чайкой», намертво приросшей к бетонному полу и проржавевшей, что твой затонувший лайнер, а кому - пакет акций давно разорившихся банков. Нашей ветви семейства перепала дача в Райволе. Та самая грешная халупа, последние лет тридцать стоявшая позабытой-позаброшенной. Как-то классе в пятом-шестом, движимый любопытством, я сунулся туда и смылся в ужасе. Унылый, запутанный, темный дом, поделенный на множество грязных закутков и по самую крышу забитый гниющим отстоем. Угадайте, на кого навесили почетную обязанность сгонять за сотню километров, чтобы оценить это сомнительное сокровище? Верно, приз в студию. «У тебя же джииип... У тебя же отпуууск... Ну дорогой, ну съезди, что тебе стоит! Прикинь, что там сделать - сразу продать или все-таки отремонтировать слегка?» Некоторым людям проще отдаться извращенным способом, чем растолковать, почему ты не хочешь этого делать. Моя маман и ее родственница, тетка Ольга, именно из числа таких зануд. Рассудок мне еще дорог, а эта парочка своим нытьем всерьез намеревалась довести меня до цугундера. Плюнул, заседлал, покатил, трясясь по проселочному захолустью, чьи дороги напрочь выбили электронные мозги бедному навигатору. Хрипло выкрикнув в очередной раз «Маршрут изменился!», бедолага вошел в мозговой клинч и смолк навсегда. Даже последующее лечение электрошоком в мастерской не вернуло его к жизни. Дача когда-то впрямь была неплоха. Два этажа, застекленная веранда, мансарда, крылечко в три ступеньки и десять прилегающих соток, густо заросших бурьяном и лопухами. Начали строить ее в шестидесятые, к нынешним временам дом пришел в полный упадок. Проще пройтись с огнеметом и выжечь все до основания, чем тратить бабло на бесконечный ремонт. Доски на крыльце с хрустом сломались под ногой, сквозь грязные окна с трудом пробивался тусклый свет, с потолка свисала паутина и отвратительно воняло кошачьей мочой. Более романтическая натура наверняка вострепетала бы от восторга и ужаса, но я испытал только глубокое отвращение. Дом был мертвым. Сгнившим памятником на могиле надоедливой, склочной женщины, превратившей дом в склад гниющего барахла. Нафиг, нафиг. Все в топку. К черту такую память о бабушке. Да и не была покойница мне никакой бабушкой. Так, старшая родственница, седьмая вода на киселе. Я и моя маман - потомство Тосиного брата. У самой бабки Тоси, насколько я знаю, с мужиками не задалось. Не сыскалось в мире героя, способного годами выносить непрерывный бухтеж. В следующий раз я приехал в Райволу засвидетельствовать начало погибели старой дачи. Пока мы с бригадиром душевно усидели пару литров пивасика, сборище работных орков бодро потрошило дачные комнатушки и чердаки. Огромный контейнер стремительно наполнялся хламом. Порубленные в дрова столы и стулья, облупившиеся шкафы с оторванными дверцами, набитые хламом сундуки и куча никчемного добра, заботливо сохраняемого под девизом «Вдруг пригодится!». Ну на кой ляд могут пригодиться ржавые автомобильные диски от «москвича», сломанная детская коляска пятидесятых годов и чугуниевый утюг, годный для разбивания черепушек? Из хорошего отыскалась шкатулка с потускневшей винтажной бижутерией и маленькая грязная икона на потрескавшейся доске. Побрякушки я решил оптом сгрузить подруге Лариске, спецу по хендмейду - авось сгодятся. Икону отнесу Костику, нашему реставратору. Вдруг она жутко редкая и стоит, как новехонький «лендровер» в полной сбруе? Должен же с покойной бабки упасть какой-никакой ценный лут, кроме старой развалюхи. Орки выволокли из недр дачи очередной шифоньер и принялись крушить на составные части. Шифоньер отчаянно сопротивлялся. Из распахнувшегося ящика вывалилась на жухлую траву толстенная книга, перетянутая крест-накрест веревочкой. Бригадир подобрал ее: «Оставите или выкинуть?» Пригодится, невесть отчего решил я. Книга шлепнулась в багажник. В городе меня ждала куча хлопотливых дел. Только спустя неделю я вспомнил о трофее и пошел взглянуть, что надыбал. Оказалось, это вовсе не книга, а старинный альбом. Для фотографий и памятных заметок. Такой здоровый, обтянутый фальшивым малиновым бархатом. На обложке когда-то был вытиснен золотом букет, но теперь от него остались только смутные очертания. Сзади пропечатали даже дату изготовления - 1954 год. Вечерком открыл, стал разглядывать. Страницы из толстого картона, с полукруглыми прорезями, куда впихивались уголки фотографий. Куча снимков, само собой. Всякие-разные, большие и маленькие, все черно-белые. Иногда попадались удивительно четкие и яркие, искусно подретушированные, явно сделанные в ателье. Большинство - мутные и пожелтевшие, с разводами, подпалинами, кляксами от чернил. Были совсем маленькие, наверное, для документов, и намертво приклеенные к страницам. Натуральный семейный архив, хуле. Некоторые фотки были подписаны - чернилами прямо на снимке или понизу. Даты, имена и фамилии, места. Кадры времен Второй мировой и даже Первой, расплывчатые и совсем выцветшие. Города и деревушки, вокзалы, фонтаны, достопримечательности. Лица, какое множество лиц, у меня аж голова кругом пошла. Мужчины, женщины, детишки. Попадались симпатичные, но большинство выглядело как-то... непривычно. Дело даже не в одежде, а в выражениях лиц. Скованные позы, все мрачные, неулыбчивые, словно поголовно страдают заворотом кишок. Не, я понимаю, времена были еще те, только хардкор и ничего кроме, но чего не улыбнуться-то в объектив хоть разок. Расстреляют за это на месте, что ли? Просмотрел альбом от начала к концу, а потом еще разок - от конца к началу. Из мешанины лиц некоторые стали узнаваемыми. Серьезная девица с косами, закрученными в баранки вокруг ушей. Тощий пацан в школьной форме. Колоритный мужик с усами, старившийся с каждым новым снимком, и толстая тетка, похожая на продавщицу в колхозном ларьке. Эти двое несколько раз торчали рядом на фоне кипарисов, моря и пририсованных чаек. Муж и жена, память о летних отпусках? Красивая и печальная женщина, похожая на киноактрису из немого кино. Интересно, кто все эти люди? Моя дальняя родня, от которой не осталось ровным счетом ничего, кроме старого пыльного альбома? Вот азиатской наружности мачо-мэн в полосатом костюме, в точности гангстер из «Подпольной империи». Рядом с ним блондинка, платье в цветочках, на руках - завернутый в кулек младенец. Девица улыбалась - единственная на весь альбом. Понизу тянулась ровно выведенная строчка: «Антонина и Ашот. Ташкент, 1955 год». Оп-ля, бабка Тося собственной персоной. В давние годы, когда она была молодая и симпатичная. Но вроде никакого Ашотика и никаких детишек в ее бурной биографии не значилось?.. Я сморгнул. Шиковатый парень с подружкой смотрели на меня сквозь десятилетия. Фоткал их кто-то криворукий, отчего лица оказались в фокусе, а все остальное несколько расплылось. Пригляделся внимательней - и в самом деле, в руках у Тоси никакой не младенец, а большой букет, завернутый в газетный лист. Примерещится же с устатку. В общем, захлопнул альбом и побрел себе в коечку. Снился мне хоровод черно-белых лиц, медленно паривших в воздухе под заунывную мелодию. Они моргали, кривились, шевелили губами, но я не слышал ни звука. Через пару дней вернулся к фотографиям. Сразу сунулся на страничку гангстера: памятник на месте, девица Тося тоже, никаких тебе бэбиков. Пролистал дальше: усатый с толстухой, общий снимок школьного класса, три мелкие девчонки и собака рядом с одноэтажным зданием, похожим на барак. Из труб в крыше валит густой дым, и сквозь клубы угадываются очертания чего-то огромного, угловатого, угрожающе наступающего на ничего не подозревающих девчонок... Да ёпрст! Я аж альбом выронил. Поднимал с опаской. Вот девчонки и собака. Вот барак. Никакого тебе зловещего дыма, пуст