лотил зеркало к чертям собачьим. Хотел позвонить мамаше, но вовремя спохватился: в трудной ситуевине от нее никогда не было никакого проку. Набрал тетку Ольгу. Та, хоть и зануда редкостная, но не лишена житейской сметки. - Давай-ка встретимся, - проскрипела тетка, едва я упомянул о том, что отыскал на даче в Райволе старый альбом. - Адрес не забыл еще? И альбом, слышь-ка, прихвати непременно. Хочу хоть глазком глянуть, что там Тося насобирала. До Пороховых, где жила тетка Ольга, пришлось добираться сквозь пургу и стадо нервно ревущих авто. Мы засели на теткиной кухне, альбом лежал на столе, тускло отсвечивая взъерошенным бархатом обложки. Слово за словом я изложил диковинную и дурацкую историю со старыми фотографиями. Тетка слушала, скорбно и тяжко вздыхая, точно выбравшийся на берег тюлень. - Был у нее парень из Ташкента, точно, - после долгого молчания сказала тетка Ольга. - Только я запамятовала уже, как его звали. Его на курсы переподготовки прислали, а Тоська тогда машинисткой служила... или секретаршей. Она в юных-то годах совсем другая была. Смешливая, бойкая, во всех делах первая и хорошенькая, что куколка. Запали они друг на друга крепко, а вот семье он не приглянулся. Как у него курсы закончились, они взяли и укатили в этот его Ташкент. - И там Ашота убили, - дополнил я. Тетка кивнула. Пожевала вялыми губами и добавила: - Они пожениться собирались и ребенка завести. Тося очень ребеночка хотела. Но то ли не успели они, то ли успели, а ничего не вышло... Года через два она вернулась с югов и сразу же замуж выскочила. Прожили вместе года три, развелись. Причем не она на развод подавала, а муж ее. Тоська погоревала малость, снова кого-то нашла, и опять ее бросили. У нее тогда характер здорово испортился, и к бутылке она начала прикладываться. Потом Гришу встретила. Он хороший мужик оказался, спокойный, она рядом с ним вроде как душой оттаяла. Дачу затеяли строить, ту самую, в Райволе. Они оба еще не старые были, Тося опять о детях заговорила. По врачам ходили, к знахарке какой-то на Урал ездили - нет, не выходит ничего. Видимо, там, в Ташкенте, что-то с ней случилось паршивое. Где-то об те годы я и приметила у Тоси этот альбом. Думала, она семейные фото собирает, взяла глянуть - какие-то люди сплошь незнакомые... Тоська так разоралась на меня, зачем я хватаю чужие вещи, что я к ним лет на пять зареклась показываться. Гриша от нее вскоре ушел. Скандалили они очень, - тетка закручинилась. - А потом к ней ходить начали. - Кто? - не понял я. - Собутыльники, что ли? - Да нет, - тетка Ольга замялась, явно ища подходящие слова. - Даже не знаю, как тебе, такому разумному и современному, обсказать. Но раз ты что-то такое в этом альбоме углядел... Сейчас это всякими научными словами называют. Эгрегоры там, тонкие сущности. В нашей молодости говорили проще - беспокойные души. Те, кому еще жить да жить, а они раз - и умерли. Вроде как у моих знакомцев дочка поехала с классом на выпускной в Москву. На обратном пути их автобус врезался в грузовик и слетел с трассы. Ребята живы-здоровы, только перепугались очень, а она ударилась головой о стекло, да как-то неудачно. Через месяц схоронили. И вот они, мертвые, со своими недоделанными делами, несбывшимися мечтами, недолюбленными любовями - они тянутся оттуда сюда. У Тоськи на старости лет способность прорезалась, что ли - слышать тех, с той стороны. Она их уговаривала не лезть обратно, к живым, - она передернулась, видимо, вспомнила что-то неприятное. - Но какая ни есть, а все ж Тоська мне родня, да и стареем мы все. Я к ней снова начала наведываться. Как не приедешь - сидят. Кто из города, на дорогих машинах, кто из деревни приковылял, даже навоза с сапог не обтер. Сидят, молчат, ждут. Они Тосе фотографии привозили - тех, кто им покоя не дает. Она говорила, сулили все, что угодно, только пусть они замолчат. Пусть перестанут кричать. Деньги совали, много денег, только она не брала. Сад забросила, себя запустила. Как ни заглянешь, потом с неделю себя клянешь: зачем приезжала? Слова доброго от нее не услышала, как в грязном болоте изгваздалась. В последние годы Тоська еще и заговариваться стала. Смотрит куда-то сквозь тебя и переругивается с кем-то, кого тут вовсе нету. Сиди, говорит, мол на месте, не колотись, не скребись, никогда не открою. Альбом у нее всегда под рукой был. Чуть что, она за него хваталась и давай бормотать над ним. Все твердила, чтобы альбом схоронили вместе с ней. Но она тогда много чего несла, я и не слушала толком... - Вопрос, что с ним, таким паранормальным, теперь делать, - сказал я, когда мы помолчали и, не сговариваясь, жахнули по стопочке коньяка в память бабки Тоси. - Выкинь, - сходу предложила тетка Ольга, быстро хмелея. - Или отвези куда подальше и сожги. А пепел высыпи в проточную воду. Нехорошая это вещь. Дурная и злая. В конечном счете, я так и поступил. Скатался в район мусорной горы в Озерках, разыскал тамошних бомжиков и собственными глазами проследил, как они зажарили альбом на старой шашлычнице. Альбом изошел вонючим дымом безо всяких спецэффектов и потусторонних явлений. Ну и правильно. Туда ему и дорога, со всем потусторонним бредом, беспокойными мертвецами и изменяющимися фотографиями. И ему, и этой никому не нужной старой даче, гори она огнем. Продам участок и забуду все, как страшный сон. Успокоившись душой, я повернул к дому. Девушка с косами, уложенными в две баранки, мельком глянула на меня из автомобильного зеркальца и сгинула. Мне за шиворот словно сыпанули пригоршню льда. Я же уничтожил альбом. Теперь все должно сгинуть. Это ведь закон жанра: черный артефакт погиб, силы зла посрамлены, гнусные призраки развеялись. Кино-дива былых времен в эффектном наряде проплыла мимо меня на стоянке около супермаркета и загрузилась в громадный «Амарок». Дверью она не воспользовалась, просочившись прямиком в салон. Лед, обжигавший нервы, превратился в тонкую иглу, вонзившуюся прямо мне в сердце. Парень-футболист затесался среди ожидающих маршрутку. Когда автобус подкатил, он толкнул в спину одного из стоящих и исчез. Тип, которого толкнули, закашлялся и зашатался, хватаясь за горло. На усатого мужика и его толстую жену я натолкнулся подле самого дома. Они топали за вяло переругивающейся парочкой с набитыми пакетами. Парочка оставляла следы на свежевыпавшем снегу. Эти, из фотоальбома - нет. Усатый, оглянувшись, залихватски подмигнул мне. О Господи. Кажется, что-то пошло не так. Ведь все было так просто и очевидно. Бездетная и незамужняя, с дурным характером, пьяненькая и грязная бабка, которую никто из родни терпеть не может. Натуральная ведьма, шепчущая над фотографиями умерших людей. Не уговаривала - запрещала. Запирала двери со своей стороны, заколачивала трехдюймовыми гвоздями, вклеивала фотоснимки в альбом. А сегодня заточенные бабкой Тосей на картонных страницах осколки прошлого со звоном высыпались на тротуар, обрели жизнь и разбежались в разные стороны. Смешались с озабоченной предновогодней толпой, потерялись в метельной круговерти. Они такие же, как мы. Неотличимые. Неуловимые. Думающие только об одном - исполнить свои мечты, которые не успели сбыться. Как они этого добьются? Насколько велики их возможности? Я не знаю, я ничего не знаю. Никто ведь не прислушивался к старой, выжившей из ума старухе. Фотокарточки сгорели. Призраки затерялись среди живых.