Дверь бесцеремонно захлопнулась, и Луиза внезапно оказалась в главном вестибюле Скотланд-Ярда, шокированная столь неучтивым обращением инспектора. Когда все повернули к ней головы, она слегка покраснела.
В дальнем конце комнаты послышался тоненький голосок — Луиза сразу узнала Мэри Добсон. Все прислушались к крику девушки.
— Не переживай, милая, — завопила она. — Легавые забирают проституток, чтоб читать им нотации — по крайней мере, на первый раз. Они тебя не тронут, если будешь сидеть в своем районе. В следующий разок попробуй сходить на Лестер-сквер или в Ковент-Гарден. Там завсегда есть спрос на таких дорогих шлюх, как ты.
У миссис Луизы Смитсон, тянувшейся к аристократии, от потрясения отвисла челюсть, и все в комнате уставились на нее, окидывая взглядом и мысленно определяя ее цену.
— Это неслыханно, — воскликнула она и, стремительно выбежав в дверь, оглянулась на здание Скотланд-Ярда, словно оно и было корнем ее неудач. — Она вляпалась, — крикнула она в окна верхнего этажа, снова забыв о своем аристократическом произношении. — Ты еще об этом узнаешь, инспектор, и станешь упрашивать, чтоб я пришла и рассказала все подробности. А мне тогда будет глубоко начхать!
4. ПЕРВАЯ ОШИБКА
Детройт; Штат Юта: 1884–1890
Хоули недолго пробыл учеником Прайса — уже через неделю ему разрешили разделывать туши самостоятельно. Месяц спустя он дошел до семи-восьми штук за ночь, установив новый рекорд, и получал надбавку за скорость и хирургическую точность. Заведующий признался, что никогда не видел такого дотошного мясника, и ему доставляло особенное удовольствие наблюдать, как старательно Хоули отделял органы и кости от остальной туши, раскладывая их по всей рабочей площади. И когда приходил черед по отдельности сбросить их в разные баки, он делал это максимально быстро, не оставляя за собой никакого беспорядка.
Хоули добился таких успехов, что однажды вечером перед началом работы его вызывал к себе в кабинет Лео Маккинли — один из владельцев бойни.
— Говорят, у тебя прекрасные перспективы — у нас давно не было таких работников, — сказали ему. — Крепкие руки, выносливость и проворство.
Это прозвучало так, словно его принимали в профессиональную бейсбольную команду.
— Мне нравится моя работа, — скромно ответил Хоули.
— Правда нравится? Ты работаешь по три ночи в неделю. А как бы ты отнесся к полной занятости? Пять дневных смен, чтобы ночи оставались свободными для общения с барышнями, а? Что ты на это скажешь?
Хоули покачал головой.
— Это исключено, — объяснил он. — Я учусь на врача.
— Здесь больше перспектив, сынок, — сказали ему. — Я говорю о двадцатипроцентной надбавке к зарплате. Лучшего предложения тебе не получить. Что, если ты когда-нибудь решишь остепениться и завести жену? Тогда тебе понадобятся деньги. Уж поверь мне, сынок. В наши дни женщинам нужно, чтоб мужчина о них заботился.
Хоули рассмеялся — юноше польстило, что его кандидатуру сочли подходящей для этого места, но он все же отказался, предпочитая работать внеурочно и по-прежнему лелея свои честолюбивые мечты.
Джезебел сетовала, когда он возвращался по утрам домой весь в пятнах крови.
— Посмотри на себя, — говорила она, в отвращении качая головой. — Что подумают соседи? Решат, что ты — безжалостный убийца: выходишь вечером чистенький и опрятный, а приходишь домой на рассвете весь покрытый кровью и пропитанный запахом смерти. Что это за профессия? Разве это Божий труд?
— Это вовсе не профессия, — холодно заявлял сын, — а способ ее обрести.
Разумеется, в первый же год работы на бойне Маккинли-Росс он получил диплом из Филадельфии, а затем и другой — свидетельство глазного и ушного специалиста из Офтальмологической клиники Нью-Йорка. И все это — благодаря трем рабочим ночам на мичиганских бойнях, где Хоули стал лучшим мясником. Он мечтал о том времени, когда люди будут с ним знакомиться, а он наконец сможет учтиво поклониться, протянуть, подавшись вперед, руку и произнести фразу, о которой так долго грезил.
— Меня зовут доктор Криппен, — гордо скажет он.
Хотя от мичиганского городка Энн-Арбор до Детройта не больше часа езды, решение доктора Хоули Харви Криппена переехать туда весной 1884 года было воспринято матерью как умышленная попытка уйти из-под ее влияния. В этом она оказалась права.
На основании двух дипломов — филадельфийского и нью-йоркского — Хоули предложили место ассистента врача в шумной поликлинике в центре Детройта. Его работа, которую обычно выполняла медицинская сестра, занимала много времени, а платили за нее мало, но юноша впервые получил доступ не к тушам убитых животных, а к живым людям: уже одно это показалось ему ценным. Поликлиникой владели четыре доктора от тридцати трех до шестидесяти семи лет, и поскольку младший — доктор Энтони Лейк — был сыном старшего — доктора Стивена Лейка, во избежание путаницы они разрешали своим коллегам называть себя, соответственно, доктор Энтони и доктор Стивен. Хоули работал у доктора Стивена и прекрасно с ним ладил: пожилой мужчина смог различить у своего нового служащего задатки хорошего врача. Он редко сталкивался с подобным энтузиазмом, которого не проявлял даже его собственный сын: тому поневоле пришлось освоить ремесло, когда отец ему купил место в университете.