Назвав мальчика, он покосился на него — вероятно, именно из-за этого мистер Робинсон и не хотел подниматься на палубу. Хотя путешествие должно занять примерно одиннадцать дней, он был убежден: чем меньше случайных встреч, тем лучше, даже если им обоим придется обречь себя на полную изоляцию.
Однако Марта мгновенно почувствовала расположение к мистеру Робинсону — от него веяло спокойной респектабельностью, которая так нравилась ей в мужчинах. Марта слышала о том, что трансатлантические пароходы славятся многочисленными волокитами, но чувствовала, что этот господин не из таких. Его потупленный взгляд и унылый вид контрастировали с лихорадочным возбуждением других пассажиров.
— Вы направляетесь прямо в Канаду или продолжите путешествие?
— Скорее всего, продолжим, — ответил тот, хотя это было и не так.
— А дальше куда?
Мужчина задумался и облизнул губы. Мысленно представил себе карту Северной Америки и спросил себя, какой конечный пункт мог бы показаться правдоподобным. Хотелось назвать Нью-Йорк — но тогда возникал вопрос, почему они не сели на прямой рейс до этого города. Ну а на севере Канады, разумеется, ехать было некуда. Он зажмурился и почувствовал в груди тупой приступ паники, комок подступил к горлу, где вспыхивали и тут же гасли слова.
К счастью, ситуацию спас Эдмунд, сменивший тему разговора.
— На какой палубе ваша каюта? — спросил он. Мисс Хейз секунду помедлила, затем повернулась к мальчику.
— Во втором классе, — ответила она. — В общем-то очень милая каютка.
— А мы в первом, — сказал Эдмунд. — Правда, у нас койки, — добавил он недовольно.
— Мистер Робинсон! Это вы, мистер Робинсон? — Громкий крик за спиной заставил всех троих обернуться. Перед ними возвышалась миссис Дрейк из каюты А7 — она блаженно улыбалась, словно кошка, наевшаяся сливок, а рядом, с угрюмым видом стояла ее дочь Виктория. Миссис Дрейк надела другую шляпку — на сей раз гораздо более замысловатую — и зачем-то держала в руках зонтик от солнца. Ее идеально круглое лицо при виде них засияло от счастья, хоть она и окинула мисс Хейз неприязненным взором, словно подозревая, что эта женщина — из рабочего класса и, стало быть, не годится для изысканного общества.
Виктория пристально посмотрела на Эдмунда и недоверчиво сощурилась.
— Я — миссис Дрейк, — добавила через мгновение пожилая дама, чтобы вывести из замешательства не узнавших ее попутчиков. — Мы познакомились, когда я с дочерью искала свою каюту.
— Ах да, — сказал мистер Робинсон. — Миссис Дрейк. Рад новой встрече.
— Какое совпадение — мы познакомились внизу, а потом, поднявшись наверх подышать воздухом, увидели вас первыми. Я сказала Виктории — говорю: «Смотри, это же милый мистер Робинсон со своим сыном, пойдем с ними поздороваемся. Они будут в восторге от новой встречи с нами». Я ведь так и сказала, Виктория?
— Да, мама, — покорно ответила Виктория. — Город кажется уже таким далеким, правда? — добавила она, не обращаясь ни к кому конкретно. — Мы отплыли всего пять минут назад, а туман уже скрыл его из виду.
— Вот и хорошо, — сказала миссис Дрейк. — Антверпен не понравился мне ни капельки. В городе ужасная вонь, а каждый второй житель — вор. Вы согласны, мистер Робинсон? Полагаю, вы думаете точно так же. По-моему, вы человек воспитанный.
— Париж нам понравился больше, — признался Эдмунд.
— Так вы недавно были в Париже? — Миссис Дрейк повернулась к мальчику. — Мы с Викторией побывали там зимой. Где вы останавливались? В Париже у нас есть квартира. Это очень удобно — ведь мы ежегодно проводим там не менее трех-четырех месяцев. Мистер Дрейк обычно остается в Лондоне — дела не отпускают. Я очень люблю театр. Наверное, вы тоже без ума от театра, мистер Робинсон?
— Это мисс Хейз, — ответил тот, переключив внимание на пятого члена компании и проигнорировав вопрос. Пока они разговаривали. Марта почувствовала себя слегка неловко, приняв их за старых друзей, и даже подумывала уйти не попрощавшись, хоть и не знала, заметит ли это кто-нибудь, да и вообще — не все ли им равно. — Наша попутчица, — добавил мистер Робинсон.
— Очень приятно, мисс Хейз. — Миссис Дрейк так царственно протянула руку в перчатке, что девушке непроизвольно захотелось сделать реверанс и поцеловать ее. Однако, устояв перед искушением, мисс Хейз просто с силой ее пожала. Миссис Дрейк немного поморщилась. — Какая у вас крепкая хватка, — критично сказала она. — Слишком мужская. Вы путешествуете одна?
— Кажется, на борту около тысячи человек. — Марта решила немного сострить, но это привело к неприятным последствиям — миссис Дрейк сочла ее замечание грубостью.
— Я хотела спросить — есть ли у вас провожатая? Возможно, ваша мать или же любимая тетушка? Наконец, платная компаньонка? Я знаю, некоторые женщины этим подрабатывают. Вернее, не знаю, а слышала.
— Я совершенно одна, — через минуту ответила мисс Хейз с таким достоинством, что мистер Робинсон поневоле пристально взглянул на нее, не понимая, относится ли данный ответ к ее положению на борту или ко всей ее жизни в целом.
— Какое горе — бедное, несчастное, богом забытое создание, — сказала миссис Дрейк. — Сама я никогда не путешествую в одиночку. И никогда не позволила бы Виктории отправиться за границу без меня. Она ведь еще так молода. Всего-навсего семнадцать лет. А вам, Эдмунд, сколько?
— Они ровесники, — ответил за него мистер Робинсон. — Я тоже предпочитаю брать его с собой.
— Но он хотя бы мальчик, — сказала миссис Дрейк, словно это все меняло. — Практически мужчина. Мужчины не подвергаются подобной опасности. Даже если у них такие тонкие черты, как у вашего сына. — Она посмотрела на него пристальнее, сощурившись. — Вы уже затевали драки, Эдмунд?
— Нет, — с опаской ответил мальчик.
— Но шрам у вас над губой, — сказала дама, заметив узкий розовый рубец, проходивший от правой ноздри к верхней губе. — Наверняка след какой-то потасовки. Мальчики так любят шалить, — добавила она, улыбнувшись. — Маленькие сорванцы. — Эдмунд почувствовал, что краснеет, и смущенно коснулся места, о котором она говорила. Он сознавал, что на него устремлены все взгляды, и возненавидел за это миссис Дрейк. — Мне кажется, юные леди всегда в опасности, если путешествуют в одиночку, — наконец продолжила та, не заметив его стеснения. — Думаю, мы понимаем друг друга, мистер Робинсон.
— Я считаю, что вполне могу о себе позаботиться, — сказала Марта, уже испытывая неприязнь к этой огромной, тучной женщине — надменной свиноматке, смотревшей на нее свысока. — С недавних пор я к этому привыкла.
— Неужели, — ответствовала та холодно, заинтересовавшись нынешним положением юной леди, но не желая льстить ей излишним вниманием. — Замечательно. Мистер Робинсон, раз уж мы практически соседи, надеюсь, как-нибудь сможем вместе поужинать? Мне кажется, время путешествия пролетит быстрее, если заводить попутно знакомства и новых друзей. Я люблю фан-тан,[2] но хорошо играю также в вист и баккара. Столовая первого класса принимает предварительные заказы, и мне известно из надежных источников, что столы резервируют рано утром. Может, я закажу столик на четверых на завтрашний вечер? — Она даже не взглянула в сторону Марты, позволившей себе слегка улыбнуться над этим оскорблением. Но мистер Робинсон не на шутку разволновался и поднес ладонь к усам, как делал всегда в критические минуты, но в очередной раз обнаружил, что усов нет. Его глаза расширились от удивления.
— Где ваша мать? — пытливо спросила Виктория Эдмунда. Она отошла от миссис Дрейк и приблизилась к перилам — теперь они с Эдмундом стояли немного поодаль от взрослых, и те их не слышали. — Умерла?
Тот взглянул на нее, удивленный откровенностью вопроса.
— Да, — наконец ответил он. — Несколько лет назад.
— От чего?
— Заразилась чумой, — сказал он ровным голосом. — От этого и умерла.
— Чумой? — переспросила потрясенная Виктория и немного отступила, словно он заразный. — Вы серьезно?
— Нет, конечно, я вас дразню. Господи, ведь на дворе — двадцатое столетие. Медицина кое в чем продвинулась. Нет, она умерла от туберкулеза.
— А, — с облегчением сказала Виктория. — Печально слышать. Моя тетушка Джорджиана болела туберкулезом и последние десять лет жизни провела в Швейцарии — из-за воздуха. Она умерла, когда на нее упала птица.