— Миссис Дрейк, я не знаю, что произошло, но…
— Дайте мне хотя бы закончить, сэр, — сказала она, занеся ладонь, чтобы он замолчал. — Я выскажусь, а потом можете принести свои извинения, но предупреждаю вас, дело может еще дойти до капитана.
— Миссис Дрейк, мне кажется, вы должны сесть. Я, право же, в недоумении, что вас так расстроило.
Она грузно уселась в кресло, а мистер Робинсон примостился напротив, по-прежнему соблюдая некоторую дистанцию.
— Теперь вы, возможно, начнете с самого начала? — предложил он.
— За последние несколько лет, — начала она, — моя дочь Виктория расцвела, превратившись в привлекательную женщину, и мне стало ясно, что в нее влюбляются многие молодые люди. Она действительно красивая девушка — но ведь в нашем роду было много красавиц. В ее возрасте я тоже была успешной дебютанткой и отбою не знала от поклонников, так что прекрасно понимаю, с какими трудностями она сталкивается.
— Безусловно, — произнес мистер Робинсон, пытаясь представить эту грузную и навязчивую женщину в виде цветущей девственницы, благородно сохраняющей добродетель перед лицом похотливых лондонских юношей. Ему с трудом удалось нарисовать в воображении эту картину.
— В Лондоне и Париже у Виктории была масса поклонников, но она, разумеется, всегда вела себя с высочайшим достоинством и ни на йоту себя не скомпрометировала, несмотря на то, что многие кавалеры позволяли себе с ней вольности. Однако она порядочная, приличная девушка, мистер Робинсон. Не обманывайтесь на сей счет.
— Ну разумеется. Я в этом и не сомневался. Но, позвольте спросить, какое отношение это имеет ко мне?
— Вчера вечером, мистер Робинсон, Виктория возвратилась в каюту очень поздно. Должна признаться, я уже спала, выпив перед этим коньяку для лечения — на борту я слегка простудилась. Я говорила мистеру Дрейку, чтоб он забронировал для нас «президентский люкс», но разве он меня послушал? Нет. Он утверждал, что люкс уже занят, но теперь я начинаю в этом сомневаться.
— Миссис Дрейк, так, значит, вам просто нездоровится? Хотите, чтобы я позвал врача?
— Нет! — крикнула она. — Дело не в болезни, как вам, наверно, хорошо известно. Вернувшись в каюту, Виктория разбудила меня: она была вся в слезах после того, что произошло на палубе нашего корабля вчера вечером.
— А, это, — ответил он, вспомнив о том происшествии. Он проснулся утром с надеждой, что к вечеру все забудется. Наверное, днем пришлось бы поговорить с мистером Заиллем, но он рассчитывал, что во время этой беседы мерзкий племянник француза будет сидеть у себя. Сам мистер Робинсон вышел накануне поздно вечером из каюты: Эдмунд должен был вернуться еще полчаса назад, и он отправился на поиски. Когда он вышел на палубу и глаза привыкли к темноте, то заметил двух молодых людей, которые, как ему сначала показалось, обнимались, но потом он постепенно осознал, что происходило в точности обратное. Узнав голос Эдмунда, он увидел, как в воздухе блеснул нож, и не задумываясь отреагировал: схватил Тома Дюмарке за руку и оттащил от предполагаемой жертвы. Он вовсе не собирался заранее выбрасывать подростка за борт — просто увиденное вызвало у него такой гнев, что он перестал владеть собой. Мистер Робинсон был уверен: не появись в этот момент мистер Заилль, Том Дюмарке лежал бы сейчас на дне Атлантического океана, а сам он совершил бы непреднамеренное убийство. Тем не менее в происшествии никто не пострадал, и он горячо желал, чтобы об этой неприятности поскорее забыли.
— Вы, конечно, можете говорить «а, это», — воскликнула миссис Дрейк, и от злости в уголках ее рта выступила слюна. — Но я хотела бы точно знать, что вы намерены с этим делать?
— Значит, Виктория рассказала вам? — спросил он.
— Она рассказала мне очень мало. Была слишком расстроена. Она до сих пор очень расстроена. Но я прекрасно понимаю, что происходит. С той самой минуты, как мы сели на это судно, мистер Робинсон, ваш сын делал мой дочери неуместные авансы. Следовал за ней повсюду, бегал за ней, как щенок, и, насколько мне известно, вчера вечером позволил себе непростительную вольность.
Мистер Робинсон непроизвольно улыбнулся при одной мысли об этом и задумался, какой же рассказ выдумала Виктория, чтобы спасти свою репутацию.
— Вы улыбаетесь, мистер Робинсон, — злобно сказала дама. — Вам это кажется смешным?
— Нет, миссис Дрейк, разумеется, нет, — возразил он. — Ситуация неприятная. Но, по-моему, вы, как говорится, перепутали проводки.
— Что перепутала? — переспросила она, не зная этого выражения.
— Мне кажется, у вас слегка неверное представление, — пояснил он. — Несомненно, Эдмунд не проявляет никакого интереса к Виктории и относится к ней как к хорошей знакомой. Уверяю вас.
— Боюсь, мои глаза убеждают меня в обратном, сэр, — кичливо сказала миссис Дрейк. — Наверняка вы не могли не заметить, сколько времени они проводят вместе — все эти задушевные разговоры и прогулки по палубе?
— Да, но, по-моему, инициативу проявляет в основном Виктория.
— Какое оскорбительное замечание!
— Я не собирался делать никаких непристойных намеков, поймите. Просто вашей дочери приглянулся мой… Эдмунд. И если она полагает, что он ответит на ее романтическую любовь взаимностью, боюсь, она очень жестоко заблуждается. На самом деле это роковая ошибка.
Миссис Дрейк несколько раз в изумлении открыла и закрыла рот. Она искренне считала, что ее никогда еще так не оскорбляли. Предположение о том, что ее дочь сама устроила весь этот сыр-бор, было возмутительным, но допустить, что после этого девушку мог отвернуть предмет ее любви… Нет, это просто не укладывалось в голове.
— Мистер Робинсон, — наконец произнесла она, пытаясь сдержать эмоции. — Теперь я вынуждена рассказать вам об одной неприятной вещи и должна попросить, чтобы это осталось между нами.
— Разумеется, — заинтригованно ответил он.
— Моя дочь очень мало рассказала мне о событиях, произошедших вчера вечером, но одно я знаю наверняка. Дело в том, что молодые люди… — Она стала подыскивать слова, ужаснувшись тому, что вообще приходится это делать. — Молодые люди провели вместе время, — наконец сказала она, закрыв от стыда глаза.
— Время? Не понял. Я знаю, что они разговаривали, но…
— Они сблизились, мистер Робинсон.
— Ну, я полагаю, у них много общего. Нет ничего странного в том, что двое молодых людей…
— Ради всего святого, — воскликнула она, всплеснув руками. — Они поцеловались, мистер Робинсон. Ваш сын Эдмунд поцеловал Викторию.
Он недоверчиво уставился на нее, не зная, что говорят в подобных случаях.
— Они поцеловались, — глухо повторил он.
— Да. Это, конечно, оскорбляет нас обоих, но я не вижу оснований для того, чтобы это продолжалось дальше. Тем не менее Эдмунду необходимо разъяснить, что он не может больше позволять себе подобные вольности. Это просто неприемлемо.
— Вы думаете, Эдмунд ее поцеловал? — спросил Робинсон, пытаясь представить, как это вообще могло произойти.
— Да, — закричала она. — Очнитесь же, мистер Робинсон. Такое чувство, будто вы спите все последнее время. Наверняка это не так уж вам чуждо. Вы произвели на свет сына, и у вас должно быть какое-то представление о желаниях, управляющих мужчинами. Насколько я могу судить, он целовал ее очень страстно, и ей пришлось вырваться из его развратных объятий — тогда-то она и прибежала в каюту вся в слезах.
— Понятно, — сказал он, поднимаясь и вынуждая ее тоже встать. — Если Эдмунд сделал то, что вы сказали, миссис Дрейк, позвольте мне за него извиниться и заверить вас, что это не повторится впредь. Тем не менее, мне кажется, вчера вечером события вовсе не обязательно развивались именно так.
— Вы называете Викторию лгуньей, мистер Робинсон?
— Нет — как вы сами ясно дали понять, она даже толком не рассказала вам, что произошло. Как же она могла при этом солгать? Впрочем, вы и сами не располагаете всеми фактами. И впрямь, благодаря своему пылкому воображению, вы просто свели некоторые из них воедино.
— Ну, для того чтобы это представить, вряд ли нужно обладать очень богатым воображением. Мы же оба светские люди. И знаем, что творится в головах молодежи.