Виктор ударил по воде сжатыми кулаками. Взлетели брызги. Рошаль отступил, вытирая ладонью лицо.
— Итак, ты предлагаешь оставить все, как есть, — произнес граф Эйле хрипло. — Послать девчонку на войну и ждать, пока кольцо ее защитит. Или пусть ее застрелят во славу магистра, как Ливию Харт.
Болард даже из-за камня высунулся от любопытства, но петушащиеся доны его не заметили. Рошаль обхватил кулаками виски, присел на корточки, мотая головой:
— Хорош!.. Ну, хорош… Вот не думал, что ты, как старая баба, станешь сплетни повторять.
— Заткнись!
— И не подумаю. Правду хочешь? На тебе. Странно, конечно, излагать сие комтуру Ордена, будто зеленому новицию. Но ты уж прослушай лекцию по истории, не обессудь. Итак… — Рошаль двинулся по берегу, сложив руки за спиной, будто и в самом деле прохаживался по университетской аудитории. — В 748 году от Спасова рождества Роже Раймундес, второй магистр, обжегшись на Линор — ну, продала его девка Симону де Монфокону, как юбку какую-нибудь, — вводит запрет на брак для магистров Консаты вплоть до физического уничтожения нарушителей. Через сто лет запрет отменяют, как бездушный и глупый. Вот только Ливия Харт, любительница архивов и древних хартий, невеста магистра, по близорукости сноски петитом не читает. Ни до смерти, ни после. И ползет слух о виновности Ивара, для которого нет ни малейших оснований.
Дон Смарда осознал, наконец, что еще миг — и его заметят, и подался за валун — из укрытия наблюдать за обильно падающими из шкафа скелетами.
— А что бы ты сделал, если бы князь не отдал кольцо Майке? — внезапно поинтересовался Анри.
— Завтра отплывает бригантина в Миссотель.
Канцлер, заглушая шорох прибоя, шумно вздохнул. Достал из-за пазухи сверток:
— Тут подорожная и письмо к Великому герольду. Пусть присмотрит, чтобы дона Эйле не распоряжалась властью кольца, как попало.
И Виктор, и Болард из-за своего валуна уставились на Рошаля, как на привидение.
"Оп-паньки! — барон ткнулся лбом в осклизлый каменный бок и застонал сквозь зубы. — А у жениха почему не спрашивают?"
— Дона Смарду предупредишь? — словно услышал мысль Рошаль.
Граф Эйле раздраженно фыркнул:
— Вольная подписана, он моей дочери не хозяин.
— Жених.
— Этот пустозвон? Полазивший под каждой настангской юбкой? Державший Наль и Майку рабынями?
Желваки дона Смарда заходили, натягивая кожу:
— Господи, какие сволочи!
И Ивар, которому он руку целовал, и улыбающийся в глаза Виктор, и Рошаль, похожий на выдубленную всеми ветрами деревянную статую… Отставной жених недобро выругался. Сбросил под валун замшевые сапоги и, взяв правее, чтобы комтуры его не заметили, без звука вошел в воды Рушицкого залива.
Примерно час спустя, шлепая босыми ногами и оставляя лужи на полу, благородный дон ворвался в светелку своей нареченной. С него текло, волосы свисали на лицо мокрой соломой, пижонская бархатная лента тряпкой прилипла к плечу. Майка охнула, загораживаясь одеялом. Нянька замахнулась кочергой. Отобрав кочергу и завязав узлом, Болард швырнул ее испуганной тетке под ноги.
— Б-борька…
Он разлепил вздрагивающие губы:
— Одевайся. Искупаемся.
Еще больше недели оставалось до полнолуния. Дон Смарда надеялся лишь на то, что Переход создавал сумасшедший — а свои должны заботиться о своих. В противном случае… Ну, утонут вместе… Болард потряс мокрой головой. Майка взвизгнула от полетевших брызг.
Дон тянул девчонку, до боли сжав ей запястье, оскальзываясь на ступеньках, на самый верх Ужиной башни. Сквозь корону зубцов дул ветер, море билось о каменное подножие. Казалось, брызги и пена взлетают до дырчатой, розовой луны.
— О-ох, — Майка запахнула душегрею на груди, оглянулась восторженными круглыми глазами. — А где мы будем купаться?
— Там. Не задавай глупых вопросов, — Болард обхватил девчонку за талию и легонько пнул пониже спины.
— Т-ты… ты…
— Гад, сволочь, мерзавец. Знаю-знаю, — произнес он невнятно, сплевывая глину, попавшую в рот. Майка барахталась под Болардом довольно решительно, громко сопела и ругалась. Пришлось ее прижать посильнее.
— Выползем — тогда бранись. А то свод рухнет, — прошептал он в холодное атласное ухо. Майка замычала и таки сбросила дона с себя. Поползла к светящемуся выходу. Переход выбросил их аккурат возле речки Сож, в неглубокой глинистой пещерке над поросшим сурепкой и одуванчиками, довольно крутым склоном. По склону они и съехали: пыхтящие, перемазанные глиной, злющие друг на друга. К счастью, в Гомеле тоже была ночь, и их явления никто не видел.
Не вставая, Майка растопыренными пальцами попыталась выцарапать глину из волос.
— Дурак.
— Ага, — Болард вздохнул. — Вставай, давай, времени нет.
— В таком виде?!
— Сойдет, — Болард вздернул рыжую и кое-как отряхнул ее сарафанишко. — Шевелись. Ножками, ножками…
Несмотря на длинные ноги, Майка едва поспевала за бароном, пыхтела на бегу:
— А зачем ты меня сюда…
— А затем.
— А папа?
Дон резко развернул Майку к себе:
— К черту папу! Он… он не хочет, чтоб мы поженились.
Девчонка тоненько, жалобно заплакала. Устыдившись, Болард неловко тыкал ей в руки янтарным браслетом:
— Ну, на, на, примерь. Ну, я все равно с тобой. Как вырастешь…
— Ага… — Майка тихонько засопела, утыкаясь в его ладони. — Пока я еще вырасту…
— А пока у Дигны поживешь. И фиг они тебя тут достанут, — он легонько потряс девчонку. — Не реви, слышь?
Майка засунула левую руку в браслет, повертела им, любуясь, как под светом фонаря бегают по гладкому янтарю блики.
— Она вредная.
— Маменька? — вскинулся Болард. — Ага, вредная. Но я ей денег дам. И она ничего… если привыкнуть.
— А как она… — теперь рыжая наступала жениху на пятки, — что ты… что я…
— Я сам барон.
Майка засмеялась. Тряхнула кудрями, так что по спине Боларда застучали комочки глины:
— О-ой… А ты не врешь?
— Я? — прислонившись к чьему-то забору, барон торжественно вскинул правую руку:
— Чтоб я никогда на коня не сел, в раскоп не влез и вообще стал им… ну, в общем, очень важной персоной.
Майка захихикала.
— Ты думаешь… я не знаю?
— Чего не знаешь?
— Ну, про импотентов.
— Девчонка! О…
Несмотря на позднюю ночь, окно в доме Боларда светилось. Распахнув калитку и продравшись к крыльцу сквозь густые мокрые заросли сирени, он сперва поискал ключ под ковриком у двери. Не нашел, плюнул, заглянул в окно поверх занавески и постучал:
— Мать, это я!
Дигна долго гремела в коридорчике ключами, скрипела половицами — и наконец показалась на крыльце, стройная, еще нестарая, в ночной рубахе с накинутой поверх шалью, кокетливо сползающей с округлых плеч. Щелкнула выключателем, зажигая свет над крыльцом. Оценила непрезентабельный вид гостей.
— Так. Сначала умойтесь.
Болард ахнул:
— Под колонкой?
— Лето. Не замерзнете. А Ритка где?
Болард с шумом выпустил из груди воздух:
— А она не с тобой?
— Понятно, — недобро протянула Дигна. — Ну, шевелитесь. Я спать хочу.
И хлопнула дверью.
Майка задремывала над тарелкой горячего молочного супа, точно совушка, лупала глазами, роняла ложку и от звона приходила в себя. За перегородкой на повышенных тонах спорили мать с сыном. Рыжая навострила уши.
— Продала, у тебя не спросила. Сам бы за своим волкогавом смотрел.
Что-то тихо, сердито произнес Болард. Майка вдруг поняла, что же ее смутило: не выскочил, как обычно, на стук пудель Семен, не кинулся со звонким лаем, не то норовя укусить, не то облизать лицо. Рыжая, было, решила, что Дигна его заперла на втором этаже или заснул крепко… Всхлипнув, сунула в рот ложку с лапшой.