Болард широко, до вывиха в челюсти зевнул. Утро нынче выдалось тяжелое. Легион подняли до рассвета. Два часа гнали без роздыху. Остановились в виду столицы в придорожном трактире, с извинениями выставив из него немногочисленных постояльцев. Точнее, фахверковый дом с каменным цоколем и выстроенные покоем кирпичные службы, окаймляющие внутренний двор, заняли под штаб и лазарет. А войска стали укрепленным лагерем вокруг. И пока укрепляли этот лагерь, трактирщик таскался следом, провожая скорбным взглядом каждую доску и каждое бревно.
Надутого, точно мышь на крупу, Варкяйца утешили, пустив с конным дозором вокруг города. Тогда же пошла разведка на тракты в сторону Дувра и Эйле — чтобы отряды, призванные Ингевором, по крайней мере не застали повстанцев врасплох. Разделавшись с первоочередными делами и позавтракав, командиры расстелили на столе подробный план Настанга и занялись обсуждением диспозиции. Болард вообще предлагал войти в город под знаменами Синедриона. Но договорились действовать проще. Подали условный знак горожанам цветными дымами. (Трактирщик вырвал с головы остатки волос, лишившись еще поленницы и скирды сена). Было также составлено и размножено подметное письмо. В письме говорилось, что князь Кястутис, простив предательство и свою пролитую кровь, явился в любезный ему город, дабы примирить горожан и законную власть в лице принципала и архиепископа Настангского, чтобы взаимные обиды и уроны не чинились далее. Как владелец вотчины, в коей лежит Настанг, и власть от Бога, князь требует немедленно открыть ему городские ворота и вступить во взаимные переговоры, где он будет третейским судьей. И кто замирится, тот будет вельми награжден. А кто посмеет выступить против, тот есть бунтовщик и вор, и будет схвачен и подвигнут казни. И хотя стены у стольного города каменные, но против пушек им больше двух суток не устоять.
Конечно, они рисковали. Вдруг ворота не откроют. Бомбардировка — дело долгое. В любой миг может явиться подмога Ингевору и загнать неполный легион под орудия настангских укреплений. С другой стороны, от бунта устали все, и потому лучше пойти на почетный мир и открыть князю Кястутису ворота.
Подписав и запечатав каждое из трех десятков писем личной печатью, магистр Консаты четыре отправил с курьерами к городским воротам. Два понесли посланцы, настангцы родом, знающие, как вплавь проникнуть по речке Настасье внутрь городских стен. Еще десяток посланий полетел к бургомистру с голубями и ручными воронами. А остальные, не долго мучаясь, решено было зашвырнуть на ядрах из катапульты через забороло. Авось адресата найдут.
Вот так Болард, поругавшись с Майкой в трактирном погребе — там, где от колбасы не осталось ничего, кроме запаха, а оттого никто ссориться влюбленным не мешал — и оказался под Золотыми воротами. Теперь же спешил к Ивару сообщить, что письмо передано. Что никто из городской стражи на Боларда с герольдом не покушался, и на болотистом поле перед стеной вражеских ловушек видно не было. Никаких тебе волчьих ям с врытыми кольями, рассыпанного «чеснока» — колючих железных звездочек против конницы… колючей проволоки, надолбов и противотанковых ежей. Тут Болард понял, что спит. Конь же, оступившись на кочке, едва не выкинул банерета из седла. Герольд успел подхватить падающее знамя и постучал пальцем по гулко отозвавшемуся шлему.
* * *Командир стражи Золотых ворот и бургомистр Настанга изо всех сил старались оттереть от сюзерена, князя Кястутиса, друг друга. Перепало и Боларду. От обоих слуг власти еще и воняло, как от бомжей. Разница между ними была лишь в том, что командир поскрипывал железом, склизким от прогорклого масла, а бургомистр натянул на обильные телеса кирасу из стеганого шелка — не просто страшно дорогую, но способную удержать мушкетную пулю — на близком расстоянии. Болард цинично подумал, что надо было позволить обеим партиям меситься до морковкина заговенья. Ну, а оставшихся в живых развесить на фонарях. И зачем Ивару стоило в город лезть? Сидел бы себе в трактире в холодке, попивал не худшее вино, дожидался бы, пока прибегут сдаваться ингеворовцы, принципал и мятежные горожане, помавая белыми тряпками…
Банерет с тревогой косился на князя, но тот без стона сносил тяготы пути по разоренному, опасному городу — только пот мелко выступал на лбу.
И Болард все терпеливо сносил. Вместе с другими несся переулками и огородами. Где надо, приседал, где надо — делал рывок. Перекатывался, падал, пробуя на прочность то ли наколенники из дубленой кожи, то ли булыжные мостовые. Подтягивался, нырял через заборы, прыгал над несущими гнилью и опасностью полуподвальными окошками. Искал боковым зрением мушкетеров и арбалетчиков, затаившихся на чердаках… И даже удивился, что под аркой у дворца принципала может передохнуть.
Дворец косился на площадь осколками выбитых окон, частью заложенных занозистыми досками и камнем, частью — мешками с песком. На одном из постаментов по обе стороны просторного мраморного крыльца все еще лежал, положив голову на лапы, чугунный кот, на втором свесила длинный хобот раскуроченная пушка. Рядом валялся мертвый расчет. Болард через шлем сделал попытку почесать затылок.
— А кстати, — шепотом поинтересовался он у командира Золотых ворот, — вы почто мужика на ворота повесили?
Командир засопел:
— Вино воровал.
— А…
Болард подумал, что подобная дисциплина может понравиться Рошалю. И больше вопросов не задавал.
— Помашите им, — приказал Ивар.
Тот самый герольд, что ездил с доном Смардой договариваться к воротам, высунул палку с белой тряпкой из-за столба и потряс ею в воздухе. Стрелять не стали, помахали из окна в ответ.
— Держите его под прицелом. Болард…
— Понял. Уже иду.
Герольд разразился роговой трелью, заставив взметнуться вездесущий вороний полк вместе с кирпичной и известковой пылью. Болард втянул пахнущий гарью воздух и шагнул на открытое пространство.
— Именем дона Ивара, князя Кястутиса… — проорал он, до мелочей повторяя утренний сценарий и с трудом удерживаясь, чтобы не смеяться этому, — …его светлейшество принципала Юзефа Симненского приглашаем на переговоры, обещая безопасность и мир. В противном же случае… — барон опять почесал шлем. И тут же рухнул ничком за рогатку из неструганых бревен, торчащую на площади поверх песка и прочего строительного мусора. У мушкетеров нервы оказались крепче — подозрительная возня в дворцовом окне в перестрелку так и не переросла.
— Извините, дон Смарда!! Но дон принципал выйти не могут!
— Кота дрессируют?
Наверху нерешительно хмыкнули:
— Нет. Убили принципала.
Глава 31.
1492 год, июль. Настанг
Кабинет Юзефа Симненского выглядел так, словно хозяин, спьяну затеяв переезд и кое-как побросав на пол вещи, улегся среди них и забылся нездоровым сном. Разве что не дышал и слегка пованивал. Кстати, стражников, убитых с ним, уже унесли.
Ивар уселся в кресло в алькове под полуоборванной занавеской, похожей на приспущенное багряное знамя. Выглядел под ней царственно и не так бледно. Тер полоску кожи между краем кольчужного рукава и латной рукавицей. Болард поймал себя на том, что вслед за сюзереном теребит на краге кружево, и спрятал руки за спину, прижав их к стене. Рошаль осматривал тело.
— Оч-чень интересно… Хотите взглянуть?
— Нет уж, — фыркнул из своего угла Болард.
— А зря.
Законник поднес к глазам, зажав между затянутыми в толстую кожу перчаток пальцами, стальной оперенный карандаш.
— Весьма интересно. Вот это попало ему в шею. Судя по запаху, яд из желез ресормской жабы.
— Экзотика-а… — протянул барон.
Канцлер покосился на него и сморгнул.
— Стреляли в Юзефа трижды. Два дротика запутались в одежде, смертельным оказался только этот. Хотел бы я осмотреть убитых охранников…