За знаменами шел Элайя в сопровождении прочих мессианцев — все в простых черных рясах, грубых башмаках, с непокрытыми головами. Младший клир завершал шествие, перебирая четки и скромно опустив очи к земле. У некоторых особенно богатых домов процессия приостанавливалась, чтобы огласить воздух гимном "Veni Creator Spiritus".
Часть разгневанных лавников во главе с бургомистром и чины старой церкви ломились в кордегардию и присутствие дона Смарды, требуя прекратить безобразие и достойно наказать разврат. Оппозиция, наоборот, щедро жертвовала на монастырь.
Поскольку дон Смарда все еще был зол на бургомистра за поднесенный кубок с ядом (хотя тщательное дознание с пытками исключило вину последнего), увещевать Инигатиса барон старался не особенно. Ему просто любопытно было узнать позицию последнего по религиозным вопросам и, кстати, есть ли разница между обращением в свою веру дикарей и цивилизованных язычников. Мужчины сошлись за бутылкой недурного мансорского во дворце Боларда и славно поговорили. Заправив за пояс подол рясы, Элайя ловко попрыгал по столам, показав главе тайного сыска несколько новых фехтовальных приемов. Раскрасневшийся, отхлебнул вина из стеклянного кубка, смачно закусил печеной курицей. Смахнул со лба золотистые волосы.
— Напрасно вы, дон, ищете какие-то другие подходы. Вера всегда иррациональна. Она взывает к душе, к чувствам, а не к разуму. И пытаться постичь ее рассудком — это все равно, что… — он пошевелил пальцами, — как это говорят у вас: в ступе воду толочь. На этом спотыкается ваша, дон, логика. А я знаю: дай людям вдохнуть сладостный аромат, наполни уши прекрасной мелодией, раскинь густые, сочные краски перед глазами, сделай человека сопричастным движению ритуала… короче, утоли пять его чувств — и он примет твоего Господа.
— В общем, хлеба и зрелищ.
— О да, "придите, ядите, то есть тело мое", — выговорил священник с отчетливым ренкорским акцентом, улыбаясь в золотистую острую бородку. — Дон Болард, я удовлетворил ваше любопытство?
— Этому вас учили в Орденской школе?
Элайя порозовел.
— И еще один нескромный вопрос: отчего блудницы? Только не говори о камне и грехе. "Никогда и никому ни с того и не с сего кирпич на голову не падает".
Инигатис закопался пятерней в бородку, словно там скрывалась истина.
— Разве не стала блудницей Рут, чтобы спасти от голодной смерти себя и свою свекровь? И разве не падшая Магдалена омыла и отерла ноги странника, признав в нем Спасителя? Запомните еще: такие более других нуждаются в снисхождении.
"До печенок достал, сволочь, — подумал Болард, вздрагивая. — Что б ты запел, окажись на моем месте у Майки на чердаке?!.."
— Я люблю женщин, ибо они из нас плоть от плоти, и где Бог не справится — туда бабу пошлет.
Барон икнул. Заморгал. Отхлебнул из кубка и наполнил его вновь.
— "Где черт не справится" — надо говорить.
Элайя отрицающе покачал головой.
…В совершенно дурном настроении выпав из толпы (хорошо еще, в лицо не признали и не загнали вне очереди сапоги примерять), Болард отыскал околоточного и, махая перед ним державной печатью, приказал отрядить утроенную стражу к церкви и на Кожевенный тракт. Заворачивать возчиков, ловить карманников, предупреждать драки в толпе. Нацарапал представление для коронной гвардии и велел, ежели что, гнать туда святым духом. Вышел из караульной, взглянул на солнце и, стукнув себя по лбу, отвязал от коновязи повод первой попавшейся лошади. Стражник, должно быть, хозяин, заорав, кинулся наперерез. Болард рыкнул из седла:
— Слово и дело государево! Не понял? Ну и… — и погнал гнедую в проулок, оставив стражника задумчиво чесать затылок в железном шлеме.
Пронесясь переулками Старого Города, похожими на клубок, перепутанный кошкой, Болард сразу оказался там, где ему — как и всей административной верхушке, по крайней мере, всем из нее, кто нынче находился в Настанге — давно следовало быть. А именно на молебне по освящению новой мессианской церкви Преображения Господня.
Это только считалось, что церковь новая. Соборы строятся долго. Просто здание так изувечили во время бунта, что Синедрион был почти рад спихнуть его с рук, чтобы не тратиться на восстановление. Сейчас коробку окружали строительные леса с горками кирпича и бутового камня, и в воздухе висели запахи штукатурки и пиленого дерева. Вовсю шел ремонт. Его прервали лишь на время происходящей снаружи церкви литургии. Болард обозрел своих людей: арбалетчиков на деревьях, чердаках соседних домов, выносных балках и колокольне, переодетых сыщиков и охрану в толпе, оцепление — все на месте. Больно уж стремное происходило мероприятие: одним махом можно было уничтожить все начальство: к примеру, подложив мину под выносной аналой. Как помнил барон из земной истории, нечто похожее случилось на большевистском совещании в Москве, в Леонтьевском переулке в 1919 году. Бомба, начиненная динамитом, весила более пуда. Убитых оказалось двенадцать человек, раненых пятьдесят пять, от двухэтажного здания почти ничего не осталось. Бог с ним, с особняком графини Уваровой, а вот церкви было жаль. Кроме того, на ошибках учатся, даже на исторических. Поэтому Болард со своими людьми явился на место еще до рассвета и трижды и четырежды прочесал местность на наличие подкопов, взрывчатых веществ, снайперов и диверсантов. Население из близлежащих домов было удалено вежливо, но твердо. Подвалы заперли, возле люков канализации расставили охрану. Рошаль занимался похожей работой, применяя особые орденские методы. Все оказалось чисто. Оставив людей на постах и поручив командование дону Марии, Болард позволил себе краткую передышку, которая закончилась опозданием. Ладно, пусть князь хоть голову снимет, лишь бы о Майке не спрашивал.
Но если неприятность должна случиться — она случается. Отведя Боларда к церковной стене, дон Кястутис спросил именно об этом. Солнце, отряжаясь от золотого шитья его тяжелого парадного облачения, метало в лицо Боларду солнечные зайчики, но глаза отводить было нельзя. И барон разглядывал друга: широкие плечи, гордая посадка взятой в древнюю корону головы — и тени под хмурыми глазами, и глубокие складки, прорезавшиеся от носа к углам рта. Это ж железные нужны здоровье и сила воли — управлять огромной страной, насаждать новые порядки, вводить новую веру. Да еще обязанности Ордена!.. Правду Ивару говорить было нельзя, и Болард солгал легко:
— Маленькая она еще. Свадьбу отложили — к отцу уехала. А теперь я спрошу, дон. Только не хватайся сразу за меч.
Ивар улыбнулся. Лицо просияло — точно внутри зажгли маленькое солнышко. Вот же, подивился банерет, свадьба отложена — и он счастлив.
— Послушай, мы тут с твоим Элайей, священником, спорили о непознаваемости веры и ритуалах. И я вот что подумал. Не кажется тебе, что все наши поклоны и реверансы — вот хоть сегодняшние — напоминают ужимки обезьян, прыгающих под деревом: а вдруг ветром банан сбросит? Хотя дерево может оказаться вовсе смоквой, да еще бесплодной.
"А ведь мне хочется, чтобы он ударил, — подумал Болард. — Чтобы лицо в кровь и осколки зубов захрустели на языке".
— Я говорил с ним.
— Что?
— Я говорил с Богом. Давным-давно у меня был друг, сын рыбака. Отцу это не нравилось. И мальчишку повесили на осине, — Кястутиса пятерней царапнул штукатурку на стене. Посмотрел на белый след на перчатке. — Я зарубил палача, но долго совсем не мог говорить. Меня Рошаль подобрал в Велеисе.