— Угу. А если не отломится? Зря бензин жег.
— Он же мне практически предлагал замуж! Что-то я ржу и не могу остановиться. Представила… Вместо глазки состроить, подхожу эдак на пляже, а давайте поженимся, мущина? А чего, выкупаемся и вперед, детишек нарожаем.
— И всегда будешь иметь ба-альшой просторный пустой пляж, — согласилась Крис, — кстати, твой синий птиц мешал нашему совещанию. Я с людями общалась, а вокруг меня маленькие босячки и босЯчки собрались, ой тетя, ой, у вас там орел. С крыльями! Будто я не вижу и удивлюсь, ой, и правда, у меня же там орел. Эдуард Иннокентьевич даже прервался разок, спросить, я что, в зоопарке сижу? И вообще нам нужно решить, едем дальше или остаемся тут. Ловить на вечернем пляже Колю-Семейника.
Шанелька с унынием представила себе пляж, он тут совсем невеликий, как во множестве южнокрымских поселков — стиснут с обеих сторон горными кручами, и по песку, деловито присаживаясь и поправляя на мягком животе барсетку, бегает Коля-Семейник. Предлагает очередной простушке руку, сердце, три работы и поездку на Синий мыс — через постель с шашлыками. Она посмотрела на Крис и вздохнула. Смешно, конечно, но отдых тут для нее изрядно подпорчен. Но рулить и ехать Крис, а значит, ей и решать.
Крис верно истолковала ее взгляд и кивнула, закидывая за голову смуглые руки.
— Поехали еще километров на двадцать-тридцать. И тогда искупнемся.
Шанелька обрадовалась. Кроме того, что машина увезет их подальше от Коли, они еще на пару десятков километров приблизятся к западным крымским местам. Таким диким, таким — не туристическим. Вернее, те люди, что едут дальше, за пределы Южного берега, — они совсем другие. Там меньше мягких животов, а больше мускулов. Вместо резиновых шлепок — кроссовки. А вместо барсетки и цветастого пакета с бутербродами — рюкзак с пенкой и термосом. С ними интереснее. Они прыгают со скал в далекую воду, спускаются в лазурные бухты в дайверском снаряжении, носятся по пыльной степи на раздолбанных старых джипах или на великах. И если уж перебирать самцов, решила Шанелька, усаживаясь под сень орлиных крыльев, то пусть это будут самцы, а не Шалтаи-Болтаи с гопническим уклоном.
Глава 16
Весь следующий день дамы посвятили большой канатной дороге. И к вечеру, спускаясь по узкому серпантину, спрятанному в густых тонких деревьях, осеняющих дорогу высокими кронами, снова зевали, судорожно. Глядели на прыгающий впереди свет фар. В голове Шанельки путались толпа, стоящая в очереди на подъем, с синими лицами от солнца, процеженного через полупрозрачные навесы, а казалось — от долгого скученного стояния; просторные пейзажи, на которые они смотрели сверху, сначала из медленного вагона, набитого туристами, — он плавно летел, отбрасывая крошечную тень на тугую пенку соснового леса; а после со скалы, откуда их сдувал ошарашивающе ледяной после нижнего зноя горный ветер… Непременные шашлыки и пловы в огромных казанах в лабиринте полотняных кафешек на верхушке Ай-Петри, и там же, на улочке сувенирных лавчонок, — кинутые на перекладины толстые бараньи шкуры, с мехом, похожим на дальние сосновые леса, только белые, напрочь запорошенные снегом. Носатые сумрачные торговцы, сами похожие на орла, привязанного к багажнику. Цокая и клекоча, подходили, качая черными головами, осматривали, по-птичьи клоня сухие жесткие профили.
— Чей орел? Синий этот — чей? — кричали строго, и обращаясь к хозяйкам, смягчали чекан в голосах, — а продай птицу, девушка? Тебе зачем такая большая птица, пусть тут будет. Смотри, вон у меня медведь, и павлин. С ними рядом будет, а?
— Может, продадим? — вполголоса поинтересовалась Крис, — и правда, самые орлиные места. А то ведь пока едем, совсем истреплем зверя.
Шанелька внимательно оглядела претендентов, они, вопреки расхожему мнению, ей — блондинке, не особенно улыбались, и от хмурости на темных лицах становилось неуютно. Покачала головой.
— Тут как-то одни сплошные деньги. Смотри на медведя, не сильно-то он счастливый.
Большой косматый медведь торчал на фоне бескрайнего моря с точками парусов, держал в сведенных, как судорогой, лапах, знамя, истрепанное ветрами.
— Он чучело, Шанель, — нежно ответила Крис, — откуда в чучеле щасте? Чучелу.
— Не скажи…
Шанелька вспомнила маленькую тайну читального зала, такую, детскую совсем, о которой она стеснялась рассказывать даже Криси. Про грустного плюшевого дракона, размером с ее кулак. Он стоял на широком подоконнике, в ряду прочих двенадцати годовых символов, в разное время принесенных или сделанных разными поколениями детишек. Были тут звери-игрушки — плюшевая обезьяна, пластмассовый петух с облезлым гребнем, свинка-копилка с коричневым пятачком. Был вырезанный из картона Водолей, струящий из кувшина приклеенный елочный дождик, и кукла Дева в самодельной греческой тунике. Все были. И каждое утро, приходя в читалку, Шанелька видела — дракон опять ушел ото всех, забился в угол, и смотрит на улицу, упираясь в стекло круглым оранжевым животом. Когда уходила домой, ставила его в толпу, но по утрам снова и снова оказывался отдельным, смотрел в окно так, что пару раз она всерьез прикидывала, не забрать ли его с собой, прогулять до набережной. Не решилась. И не то, чтобы кто-то увидел и обидно усмехнулся. Можно сказать, да я его почистить беру, всякое такое. А неловко было перед собой, вот же — взрослая женщина, а играет в игрушки. Плюшевые. Хотя для нее, вдруг поняла Шанелька, стоя на холодном горном ветру и трогая синие перья на кончике орлиного крыла, оказывается, маленький дракон давно уже не игрушка.