Он умер не сразу. Вообще, вспоминая сейчас все это, я думаю, что самым страшным была как раз его смерть. Когда меч Криса рассек его голову пополам, послышался страшный крик. Кричал не маг, кричало что-то другое, что пряталось за его глазами. Этот крик, казалось, заставил замолчать даже землю, так он был страшен. Потом из земли вырвался столб огня и охватил тело мага, заставив его затрещать. Но волшебник был еще жив. Его разрубленная голова моталась из стороны в сторону, разбрасывая искры. И он кричал. На этот раз кричал человек, но от этого было не легче. Ударив, Крис отступил, и теперь этот живой огонь бесновался прямо передо мной, грозя сжечь заживо. Я попытался отползти и с ужасом увидел, что пылающая фигура идет за мной. Из последних сил я рванулся вперед, но сзади на меня навалилось что-то огромное и я потерял сознание.
Когда я очнулся, я увидел, что лежу ничком на каменном полу. Я с трудом приподнялся и понял, что я в камере. Услышав шум, ко мне зашел стражник и на мой вопрос, что я здесь делаю, сказал мне, что я заключен в тюрьму за убийство придворного волшебника, и завтра меня повесят.
Глава 2.
Когда стражник ушел, я смог как следует осмотреть себя. Голова все еще гудела и временами в висках вспыхивала ужасная боль. Во рту было сухо, ужасно хотелось пить, и болели губы. Но это все были мелочи, на которые не стоило обращать внимания. Главное, что меня интересовало - левая рука. Пока я дрался с магом, у меня не было времени посмотреть, что с ней случилось, но теперь... когда я ее увидел, я даже обрадовался, что меня повесят. Невеселая шутка, я знаю, но рука выглядела настолько ужасно, что у меня не возникло сомнений: если я бы выжил, то есть меня не должны были бы казнить завтра на рассвете, я остался бы без нее. Она была не просто перерублена, а как будто распилена здоровенной пилой. Рука в принципе была уже отдельно от меня и держалась только на полоске оставшихся мышц. При любом движении она так болела, что я понял: либо я что-то предприму, либо через некоторое время я буду умолять короля ускорить казнь. Когда я думал о том, что придется терпеть эту боль всю ночь, я непроизвольно начинал стонать.
Я попытался осторожно снять куртку, но ткань попала в рану и прилипла там. К тому же я заметил, что частично именно ткань помогает руке не отвалиться окончательно. Я оставил куртку в покое и попытался ремнем притянуть руку повыше, чтобы она не так болталась. Через полчаса таких усилий я уже не мог сдерживать стоны, рвущиеся из груди. Все мои усилия привели лишь к тому, что рука уже не стреляла при движениях, а горела, как в огне, болела постоянно, мучительно, невыносимо, так, что я готов был оторвать ее совсем, только бы прекратить эти муки. В какой-то момент я пришел в бешенство от боли. Я закричал и, вскочив, начал метаться по камере в безумной надежде найти такое положение, в котором мне не было бы больно. Конечно, я понимал, что только ухудшаю дело, но был не в состоянии остановиться. И вполне может быть, я так и оторвал бы эту проклятую руку, если бы в замке не заскрипел ключ, и вслед за этим не отворилась дверь моей камеры.
Наклонившись, чтобы не задеть головой низкую притолоку, в дверь вошли два стражника с факелами. Они встали по обе стороны двери и отдали честь. Вслед за ними показался высокий представительный человек в дорогих одеждах. От яркого света у меня сразу же заболели глаза, но через несколько секунд я понял, что меня посетил сам король Лот. За ним показались еще два стражника огромных размеров, и в камере сразу стало тесно. Последним вошел человек небольшого роста, целиком закутанный в темный плащ.
Измученный адской болью, я мог только тупо смотреть на всех этих людей, не в силах подняться и сделать хоть шаг им навстречу. В тот момент мне было совершенно все равно, кто бы ни посетил меня, хоть сам верховный король Британии. Видимо, это мое состояние было замечено Лотом. Хоть он и правил страной как мудрый политик, прежде всего он был воином, поэтому, как только его глаза привыкли к полумраку камеры, и он смог хорошенько разглядеть меня, он подал знак пришедшему с ним человеку в черном плаще.
Человек приблизился ко мне и сбросил плащ. При дымном свете факелов я разглядел, что это тщедушный седой старичок. У него было доброе лицо, все покрытое сеткой тонких морщинок и я сразу понял, что никем, кроме лекаря, этот старичок быть не может. Он подошел ко мне вплотную и осторожно прикоснулся к моей больной руке. Я ожидал резкого всплеска боли, но ничего такого не произошло. Напротив, мне как будто сразу стало немного легче. Лекарь осторожно осмотрел и ощупал мою руку и обратился к королю.