- Ваше величество, если вы хотите, чтобы этот человек понимал вас и отвечал на ваши вопросы, надо немедленно перевязать его и уменьшить боль. Иначе он будет мертв гораздо раньше утра, а оставшееся ему время проведет в безумии.
Король несколько секунд задумчиво смотрел на меня, а потом спросил у лекаря:
- Сколько времени это займет?
Старичок, казалось, раздумывал.
- Если вашему величеству угодно будет прислать ко мне моего помощника со всем необходимым, лечение займет около получаса. Вашему величеству угодно присутствовать при этом?
- Нет, - ответил Лот, - я вернусь сюда через полчаса. Я хочу, чтобы к этому времени этот человек был готов сказать мне все, иначе тебе придется лечить его от последствий его упрямства.
И король, резко повернувшись и не глядя на меня, вышел в сопровождении двух стражников. Оставшиеся двое не сводили глаз с меня и лекаря.
Как только король покинул камеру, я без сил повалился на каменный пол. Лекарь сел рядом со мной и принялся осторожно поглаживать раненую руку, что-то неслышно напевая себе под нос. От него приятно пахло травами и чистотой, и мне стало вдруг так спокойно и легко, как бывало когда-то в детстве. Боль в руке хоть и не исчезла совсем, но утихла, голова моя туманилась, глаза слипались. Сквозь сон я слышал бормотание старика и тихое позвякивание доспехов стражников, убаюкивающее меня...
И вдруг я увидел, что стены камеры расступаются, исчезают, а вместо них возникает огромное озеро, серебряное в лучах луны. Я слышал шелест камыша, плеск воды, тихий шорох деревьев на берегах. Я почувствовал, что лечу над озером, и тело мое не имеет веса. Не успев как следует удивиться этому, я увидел, как впереди вырос темный остров, как будто паривший над водой. Прямо передо мной скалы по берегам острова расступались, и мне открылся небольшой плес, и песок на нем казался серебряным. Там было так хорошо, что я всей душой устремился вперед, стремясь достичь этого берега как можно скорее. Подлетев к нему еще ближе, я увидел, что там стоит человек, и очертания этой фигуры показались мне как будто знакомыми. Я сделал последний рывок вперед, стремясь разглядеть человека на берегу, но тут резкая боль пронзила мне руку, и я очнулся.
Факелы горели тускло, и в камере стояла тишина. Еще не совсем понимая, что со мной, я приподнял голову и огляделся. Стражники у дверей спали, склонив головы и даже во сне сжимая рукояти мечей. Лекарь по-прежнему сидел рядом со мной, но уже не бормотал заклинаний, а медленно раскачивался из стороны в сторону, уставившись на огонь факела. Лицо его было бессмысленно, глаза пусты. Казалось, он тоже спит, грезит наяву. А совсем рядом, склонившись ко мне, на коленях стояла девушка. Девушка с королевской трибуны.
Я так удивился, что чуть не вскрикнул, но она прикрыла мне рот рукой.
- Ш-ш-ш, молчи. Пить хочешь?
Я кивнул, только сейчас почувствовав, как пересохло во рту. Она отцепила от пояса флягу, приложила к моим губам и, улыбаясь, наблюдала, как жадно я пью. Когда фляга опустела, она убрала ее и наклонилась ко мне.
- Я не могу тут оставаться. Стражу я усыпила, но в любую минуту может прийти Лот, и тогда нам всем несдобровать, - торопливо прошептала она. - Слушайся во всем этого человека, - она указала на грезящего лекаря, - он тебе все объяснит и расскажет, что надо делать.
Ничего не понимая, но уже надеясь, я преданно кивнул, и она, поднявшись, как тень, проскользнула мимо стражников и исчезла, только дверь чуть слышно скрипнула. Все произошло так быстро, что было похоже на сон.
Я осторожно пошевелился. Голова была почти ясной, рука, по плечо замотанная в какие-то тряпки, тихонько ныла, но не более. Видимо, лекарь уже поработал над ней.
Мое движение, видимо, прервало те сны, среди которых пребывал старик. Он зашевелился и медленно повернулся ко мне. Я увидел, как его лицо постепенно принимает нормальное человеческое, а не потустороннее выражение. Еще несколько секунд он молчал, а потом наклонился ко мне и вгляделся в мои глаза.
- Хорошо, - тихо и удовлетворенно прошептал он, - ты почти здоров.
Я с недоверием уставился на него. Он тихонько засмеялся и сказал:
- Если не веришь, посмотри сам. Уже можно.
Очень осторожно я принялся разматывать тряпки, закутывающие мою руку. Стало немного больнее, но та ужасная боль, от которой хотелось умереть, не возвращалась. Когда я снял последний бинт, я не поверил своим глазам. Рука приросла обратно! Она ужасно выглядела, всюду была кровь, по ней змеился ужасный шрам, но она больше не болталась безжизненным куском. С такой раной вполне можно жить! Конечно, какое-то время она не будет слушаться и будет болеть, но какое это имеет значение. Я с восторгом и ужасом посмотрел на старика.