— Имир наверняка поехал на север! Надо его задержать! — воскликнул Йохансен.
— Не пори горячку, — недовольно заметил Крагсет. Он видел, что подчиненный с трудом держит себя в руках.
— Эли видела его аэроглиссер на причале у отеля в ночь «большой стирки». Бьорн утверждал, что ему хватило бы времени на все, включая дорогу во Фредрикстад и обратно.
— Да.
— Имир сам вывел из строя свой автобус, а потом спасся с помощью гидрокостюма, который надел под обычную одежду. Это же вполне очевидные факты! Разве нет?
— Я с тобой вполне согласен, Йохансен… Так что же, наш Здоровяк — самый страшный убийца, какого только знала Норвегия?..
— Нужно найти Имира, комиссар! Нужно найти Имира…
Превозмогая боль в сломанной челюсти, Бьорн собрал все силы и произнес одно-единственное слово, больше похожее на стон. Но коллеги сразу его поняли.
— Анжела, да, — повторил Крагсет, — Анжела… Нужно найти Анжелу. Бедная девочка… Из твоих записок следует, что она потеряла сестру-двойняшку. И в прошлом была мажореткой. Близнецы, Анжела… повторяющаяся история с двойниками.
Бьорн слабо кивнул.
— Этой несчастной девушке никогда бы не стоило встречаться с Имиром.
Затем Крагсет наклонился к самому лицу Бьорна, чтобы быть уверенным, что тот подтвердит его соображение:
— Эти руны… все эти шуточки… Какое-то эхо событий детства? Мажоретки… их блестящие костюмы… Имир хотел спрятаться за этими костюмами?
При этих словах Бьорн вздрогнул всем телом.
Итак, они были на верном пути.
Осененный внезапной догадкой, Йохансен вскинул руку с фломастером. Он писал и в то же время произносил:
— А что, если… брат Имира выжил? А что, если… оба близнеца уцелели после пожара?!
— Вот это уже лучше, — удовлетворенно сказал Крагсет, заметив, что в глазах Бьорна при этих словах блеснуло одобрение. — Знать бы еще, кто именно из братьев выжил?
Глава 37
День зимнего солнцестояния почти не отличался от ночи. Анжела мрачно думала: «Это твой день рождения. Ты повзрослела, но что толку — ты по-прежнему не более свободна, чем эта бабочка в стеклянном шаре!..»
Каждый раз, когда она переходила к перегородке, отделяющей жилую комнату от загона для собак, те начинали ворчать. Она помогла Бальдру навести порядок в доме. Говорили они мало. Анжела не решалась затрагивать темы Золотой бабочки, ссоры двух братьев, подаренного ей украшения, которое само по себе проясняло какие-то вещи, но именно поэтому они становились еще более ужасающими. Каждая из ее мыслей была омыта волнами страха, поднимающимися из недавнего прошлого. Чем больше она пыталась их отогнать, тем сильнее чувствовала, как мрачнеет хозяин дома. Она искоса наблюдала за ним: он передвигался на четвереньках по полу, разбирая книги, вытащенные из огня, и что-то бормотал. Его грубые руки охотника ласкали книжные переплеты. На нее он даже не смотрел. Он и она были словно два случайных любовника, встретившиеся в мотеле на краю света, которым наутро не о чем разговаривать. Наконец Анжела решилась ему сказать, что, может быть… может быть, ей пора возвращаться в город.
Бальдр повернул голову. Это была голова хищника, запертого в клетку без двери.
— Сейчас? Ты хочешь уехать сейчас? В канун Йоля?..
Непонятно было, чего больше в его голосе — гнева или разочарования.
Но затем он снова вернулся к своему занятию, ничего не добавив.
— Мне все равно пришлось бы когда-нибудь вернуться. У меня своя жизнь… там.
Бальдр обернулся, холодно сказав:
— Нет.
И, нагруженный книгами, тяжелыми шагами поднялся по лестнице наверх.
Анжела осталась стоять у окна, этакой женой моряка. Она не знала, стоит ли ждать возвращения Имира. Каждое дерево в фальшивой ночи казалось часовым на посту.
«Итак, это я. Я сама превратила себя в пленницу. Никакой музыки в этом доме… Ни одной фотографии. Щелкни его на память — и сваливай отсюда. Хватит! Будь хорошей девочкой. Сделай над собой усилие. Держись как ни в чем не бывало. Приготовь ему что-нибудь на обед».
И Анжела лихорадочно занялась готовкой, плывя наудачу в море приправ, названий которых она не понимала.