«К викингам?! — с испугом вскричала Анжела, рассмешив редактора. — Это же варвары! Рядом с ними даже Аттила выглядит как мелкий проказник!..»
В придачу к пожеланию счастливого пути отдел спорта преподнес ей иронический подарок — мини-драккар, запорошенный искусственным снегом, в прозрачном пластиковом шаре. Шутники хреновы! Провинциальные карьеристы, способные рассказать только про деревенские соревнования по метанию навозных шаров!..
«…Эти искусные мореходы заплывали дальше, чем кто бы то ни было, в поисках чужого добра. Кстати, они устраивали бесплатный шопинг и на наших берегах. И да, это были здоровенные громилы, рядом с ними даже бретонцы — сопляки».
Произнеся эту тираду, она замолчала. Босс насмешливо взглянул на нее, затем протянул ей билет на самолет.
«Анжела, дорогая. Если бы твой папаша не был для нашей газеты тем, чем он был, я бы давно перестал исполнять его просьбы. Но в данном случае… предупреждаю по-хорошему: этот репортаж — твой последний шанс. Такой мелкой газете, как наша, нужен фотограф, точнее, тот, кто достоин называться фотографом. Да, конечно, ты умеешь фотографировать. Но умоляю тебя, в этот раз ограничься тем, чтобы просто нажимать на кнопку! Не раздумывай долго! Нам не нужно высокое искусство — нам нужны факты, спортивные достижения, лица победителей. Спорт — самая дурацкая, но и самая прекрасная штука на свете, поэтому наш читатель хочет видеть на фото самые глупые и самые восторженные физиономии… Ты все поняла? Кстати, не понимаю — чем ты недовольна? Отличное путешествие, королевские командировочные…»
«Да, но холод!..»
«Что холод?»
«Я… это невыносимая для меня вещь».
«Ну, оденься потеплей».
Никто не мог даже представить себе, что зимние холода были для Анжелы синонимом близящегося конца света. Зимой в ее теле как будто замирала жизнь. Она в эту пору не различала красок вокруг — все становилось белым. Это был однотонный мир, без теней, но и без всякого блеска… Словно неумело обработанный, испорченный негатив — в глубине уютной фотолаборатории, где теплилась крохотная лампадка воспоминания. Неактиничная.[3] Кроваво-красная.
«У всех свои фобии. Кто-то боится высоты, кто-то — мышей, кто-то — пауков… Моя фобия — холод».
«Ты справишься. Ко всему можно привыкнуть».
«Нет!.. Это для меня немыслимо…»
На глаза Анжелы выступили слезы немого отчаяния.
Но шеф был неумолим. Опасаясь, что она сейчас расплачется (как обожают делать все женщины, когда не могут добиться своего), он сделал страшные глаза, давая понять, что разговор окончен.
«А еще эти мажоретки…»
«Ну и что, что мажоретки? Ровесницы твоей покойной сестры?.. Но ты-то уже выросла, ведь так? Все давно позади… И потом… черт, ну кого мне посылать, если не тебя? Эти сексуально озабоченные наснимают девчачьих прелестей крупным планом, так что и опубликовать ничего нельзя будет! А твои фотографии, хоть и размытые и плохо скадрированные, по крайней мере, благопристойные!»
Благопристойные!.. Анжела невольно скривила губы в горькой усмешке. За пятнадцать с лишним лет, в течение которых она шла по стопам отца, она усвоила, что вовсе не обязательно делать скандальные снимки, чтобы быть обвиненной в нарушении профессиональной этики. Но она всегда хотела быть фотографом, и сейчас продолжала им оставаться. В семидесятые годы в провинции царила атмосфера полной бессмысленности — что, в общем-то, ее устраивало. Большие города еще не оправились на тот момент от шока шестьдесят восьмого. Повсюду пытались маскировать язвы общества яркими красками и фальшивыми свободами. С заносчивой гордостью тридцатипятилетней Анжела предпочла жить в провинциальной дыре. Там имелись солнце, тишина и благодать. Всепобеждающее трио. Еще одна «троица».
Ознакомительной поездки в Париж, случившейся благодаря отцу, ей хватило, чтобы ощутить всю тщету и самодовольство столичной суеты. Недолго продолжавшаяся карьера была оплачена неизбежной в подобных случаях потерей невинности в сумраке фотолаборатории. Затем, отягощенная несчастной любовью, она попыталась взлететь на собственных крыльях — и наконец вернулась в родные пенаты и приняла священную эстафету фотоискусства из рук отца.
Ее отец… Этот кругленький человечек на протяжении сорока лет был жрецом и главным мастером фотодела регионального масштаба. Десятки тысяч снимков (черно-белых, разумеется), отсортированных и классифицированных по датам, жанрам и географическим пунктам, заполняли огромный рабочий кабинет — главную комнату в доме. Это помещение, наполненное до последнего предела фотографиями, они в шутку называли великой пустотой.[4]
3
То есть не оказывающая воздействия на светочувствительный материал. Автор, очевидно, намеренно использует этот специальный термин, художественно обыгрывая параллели между внутренним и профессиональным миром героини.
4
Великая пустота, согласно учению древнегреческого философа Демокрита, это пустое пространство, в котором движутся атомы, соединяясь или разъединяясь, создавая так все многообразие природных форм.