Он остановился у дверей сомнительного заведения с призывной вывеской «Загляни, приятель!». Несколько секунд недоуменно крутил головой. Потом пожал плечами: дескать, была не была, и подался внутрь. Жеста его никто не увидел — улица была пуста. Пусто было и внутри заведения. Даже бармен отсутствовал. Только за стойкой, на крайнем сиденье притулилась куча бурого тряпья, увенчанная фетровой шляпой с оборванными полями. Со спины и не разберешь — то ли пугало, то ли живой человек.
«Гм», — подумал джентльмен, осматриваясь. Отсутствие света не могло скрыть убогость обстановки. Вошедший нерешительно потоптался у входа и совсем уж было вознамерился повернуть назад, но тут встрепенулся проснувшийся субъект в фетровой шляпе.
— Джеффри! — заорал он, да так, что джентльмен вздрогнул.
— Джеффри! — кричал бродяга, срываясь со своего места и подбегая к джентльмену. — Джеффри! Черти б тебя забрали, у нас гость! Натуральный клиент, я тебе говорю!
Наш герой не успел и глазом моргнуть, а его уже подхватили под руку, доставили к стойке; бродяга вытирал грязным клетчатым платком сиденье, устраивал на нем джентльмена, кланялся, шаркал ножкой, продолжал кричать бармена.
Из темного проема возник бритоголовый заспанный хозяин заведения. Он был не в духе. Впрочем, вежлив, ввиду несомненной платежеспособности клиента.
— Бренди, сударь?
— Конечно же, бренди, болван! — воскликнул бродяга, негодуя по поводу столь очевидной барменовой тупости. — Лучшего бренди! Самого лучшего!
Бармен угрюмо сверкнул на него глазом, но промолчал и повернулся к полкам.
— Деревенщина, — хихикнул бродяга, заглядывая гостю в глаза.
Тот сидел на краю сиденья, тщась уберечь шубу от соприкосновения с гардеробом люмпена. Пока бармен шарил по полкам, разыскивая среди ординарного пойла самое лучшее бренди, бродяга все так же суетился, просил, командовал, советовал, и джентльмен волей-неволей успел его рассмотреть: у субъекта были маленькие бегающие глазки, сизые щеки, бордовый нос в синих прожилках и минимум трехдневная щетина.
«Черт знает что», — подумал джентльмен, но встать и уйти почему-то не смог. Тут перед ним возник стаканчик и, делать нечего, пришлось выпить. Люмпен умиленно глядел ему в рот и даже слегка подкрякнул, прослеживая процесс. Гость почувствовал себя уж совсем неловко и поэтому послал вдогонку вторую порцию. Бродяга и ее проводил взглядом. Испытывая все ту же неловкость, джентльмен произнес наконец:
— А вы, э-э, друг мой, что же? Уж не знаю, как вас…
— Лизард, сударь! Вениамин Иеремия Лизард, если позволите!
— Так что же, Вениамин, вы сами-то?
— Простите, сударь, не при капиталах мы нынче…
— Какие пустяки, право… Бармен!
— Благодарствую, сударь! — Лизард дрожащими пальцами принял стаканчик, со знанием дела всосал его содержимое, крякнул и утерся рукавом. Глаза его заблестели. Лицо просветлело. Щетина и та оживилась.
— Извините, сударь, а вас как величать прикажете?
— Эверард Люциан Ноумен.
— Я, господин Ноумен, что сказать хочу? Я то сказать хочу, что разное в жизни бывает… Вот, изволите видеть, был, к примеру сказать, со мной, хотя бы такой случай…
И оторопевшему Эверарду Л. Ноумену была поведана история, в сюжетных переплетениях которой не разобрался бы даже знаменитый адвокат Перри Мэйсон, не говоря уже о старой гвардии типа Ш. Холмса и Н. Пинкертона. Каждый возникающий персонаж тянул за собой хвост подробностей, среди которых исчезал смысл рассказанного. Какое отношение все эти люди имели к Лизарду, оставалось неясным, но дзэн-буддист из Венесуэлы, попавшийся на торговле детьми роботов из стран третьего мира, был отпущен генеральным прокурором на поруки, так как смог уличить последнего в пристрастии к водке-«невесомке», которую прокурор в условиях сухого закона добывал у знакомых астронавтов межнациональной компании «Все со звезд». В ушах Э. Л. Ноумена начинало уже позванивать, смысл слов не доходил до сознания, он машинально осушил третий стаканчик, четвертый. После пятого Эверард Люциан размяк и приказал звать себя не иначе, как Эври. После шестого захотелось ему сделать для Лизарда что-нибудь приятное, чему-нибудь научить, самому что-то рассказать. Лизард между тем вязал кружево повествования:
— А она и говорит: мне, мол, плевать, что он робот, раз я от него аборт делать собираюсь. Так мне это без разницы, и если, говорит, ты мне согласия не дашь, то я и без него обойдусь. А он и отвечает…
— Гм, да… — вступил Ноумен.
Люмпен тут же прервался и проявил такую же искреннюю готовность слушать, как только что — говорить.
— Да, друг мой, — сказал Эверард Люциан, — я ведь, знаете, тоже… Истории там разные… Жалко, нет таланта, а то бы я такое написал! Все бы… э-э… ахнули. Вот, например, Меркурий… Вы на Меркурии бывали? Нет? Ну, пустяки, та же Луна, только чуточку побольше. Те же кратеры, цирки там разные. Правда, наличествует атмосфера, да какой от нее прок? Разреженная, ядовитая. Облака там красивые — серебристые, состоят из каких-то окислов, металлы разъедают. Ну и еще там встречается дельта-руда. А это сами знаете, господин Лизард, дело миллионное, если, конечно, повезет и наткнешься на открытый выход. А там, где миллионы, там и драмы, и трагедии, и фарсы — все, что хотите. К тому же антураж какой! Да, друг мой, хотел бы я побывать в шкуре настоящего писателя, ощутить себя всемогущим вершителем судеб своих героев…
Вообразите себе Меркурий; скалы, барханы черного песка, низкое темное небо… Дело на теневой стороне планеты происходит. Кибертележка с дельта-рудой, три фигурки в скафандрах возле нее. Пока это просто пешки, марионетки, отличающиеся друг от друга лишь этикетками — Марчч, Ахмет, Пауль по прозвищу Болтун. Они мертвы, они застыли в недвижимости. Одним мановением руки ты вселяешь в них жизнь, и вот они двинулись, вот они пошли…
…Тележка с рудой вильнула в сторону и резко остановилась.
— Привал, — объявил Пауль и полез в сумку с инструментом. — Гусеница полетела. На полчаса работы, а то и больше.
— Полчаса, так полчаса.
Ахмет сел, по-турецки скрестив ноги. Марчч лег. Задержка их не удивила. Долгие годы странствий приучили обоих к терпению. Давно известно, что перед концом любого дела возникают самые неожиданные и нелепые препятствия. К ним нужно относиться как к неизбежному злу. Спокойно. Начнешь суетиться — дело завалишь и сам не выживешь.
Марчч лежал на спине и глядел в зенит. Серебристые облака лениво проплывали в небе, безучастные ко всему. На Земле так не бывает. На Земле ты ощущаешь себя частицей того огромного, что носит название природа. И на Земле кроме облаков есть и ветер и запахи. В лесу пахнет прелой листвой, грибами, сыростью и еще черт знает чем… А здесь не воздух, а атмосфера — снаружи ядовитая, холодная, внутри скафандра — из химически чистого кислорода вкупе с химически чистым азотом. Запаса в баллонах еще на полсуток. Впрочем, это уже не имеет значения, ходу до корабля от силы часа три-четыре… Кажется, эта авантюра скоро благополучно завершится. А там…
Там можно будет послать подальше и космос, и планеты, и астероиды. Пошло оно все к дьяволу! На деньги, вырученные за руду, можно будет остаток жизни всласть дышать не только запахом грибного леса, но и чем-нибудь подороже. Хватит на все и хватит на всех…
Марчч покосился вправо на неподвижно сидящего Ахмета. Тот как сел, так и не шевельнулся ни разу и позы не изменил. Человек неисчерпаемой выдержки и безграничного восточного терпения. Человек, нарушивший почти все мыслимые законы и побывавший, наверно, во всех тюрьмах Солнечной системы. Лысый череп и небритый подбородок — классический тип громилы из видеобоевика. Дубина-дубиной, одним словом, а ведь и у него есть какие-то мечты, планы, желания. Интересно, как он распорядится своей долей?