— Сынок?!
— Ви-и-тя-а!
Два голоса слились в протяжный вопль. А через секунду я уже лежал в кровати. По нашим лицам бежали слезы. Слезы счастья, восторга и… недоумения… Их руки тормошили меня. Их губы лепетали нечто бессвязное…
Что ж, и впрямь, радость становится ярче, когда она поделена с другими…
НОЯБРЬ. Год 1941. Вот и все. Конец…
…Тускло, уныло посвистывает ветер. Крупные, холодные дождинки, вперемешку со снегом, влетают в зарешеченные окна и, не тая, ложатся на наши лица…
Это наша последняя ночь. Завтра нас не станет. Никого: ни женщин, ни детей, ни стариков… Мы заложники?!. Какое дикое слово — «заложники». От него так и несет чем-то диким, жутким, противоестественным. Может, это кошмарный сон, который исчезнет с пробуждением?
— Нет — это война! Вечный кошмар человечества, становящегося на ноги. И от этого некуда укрыться. А как много надо еще сделать! Но…
Писать трудно — заледенели пальцы. Рядом слышатся стоны и всхлипы моих соседей. Слышу клацанье затворов — это за нами. Вижу, как длинноносая и иззябшая фигура часового за окном из вопросительного превращается в восклицательный знак — это идут за нами палачи. Но странно — страха не ощущаю, хоть он уже властно просочился в наш сарай… В хаосе мыслей внезапно возникает четкая формула. Эврика! Я знаю, как сделать всех людей счастливыми! Я знаю, как сделать, чтобы в мире не было больше ни больных, ни увечных! Как же мало для этого надо… Формула жиз…
Запись оборвана. А я смотрю на эту ветхую тетрадь и не могу прийти в себя. В душе растет чувство глубочайшей обиды и недоумения. Ощущение такое, словно только-только проснулся…
…С того дня уже прошло много лет. Но я все еще под впечатлением дневника. Смотрю на людей, а в мыслях ловлю: а не остался ли жив тот парнишка? А может, он ходит рядом? И, может быть, проблема всех болезней уже решена им?
— Дяденька, — раздается рядом робкий голосок, — подайте, пожалуйста, книжку!
Из инвалидной коляски на меня смотрят большие, залитые тоской и страданием, глаза девчушки, скрюченной полиомиелитом…
Александр Потупа
Эффект лягушки
Удивительно спокойная катастрофа… Кругом тихо, до ужаса тихо. Нас окутывает какая-то безобразная, бессмысленная тишина. И лишь один звук упорно пытается разрушить, искромсать ее — то ли это кровь стучит в висках:
— Застряли-в-бета-туннеле… за-стря-ли-в-бе-та-тун-не-ле…
Так и есть. Тринадцатая кабина серии «Бета» сидит в туннеле. Тринадцатая кабина основной серии «Бета» сидит… Из этого положения еще никто не выбирался, но важнее всего — никто в него и не попадал…
Уникальный капкан захлопнулся. Мы же — Дональд Кинг, Марио Кальма и я — понятия не имеем о местонахождении капкана. В том-то и загвоздка, что во всей Вселенной-долгожительнице нет для нас даже небольшого местечка, даже самого крохотного «нынче» и то не существует. Мы как бы выпали из общедоступной четырехмерности. И все-таки мы живы, живы до сих пор…
До сих пор основная серия шла не так уж плохо. Только «Бету-7» подстерегла истинная беда — кабина выпрыгнула из туннеля у поверхности какого-то захолустного пульсара. Ребята и скорлупка, в которой они сидели, — все раскрошилось под действием могучих приливных сил. Что поделаешь, малая вероятность несчастья гарантирует лишь приличный страховой полис, отнюдь не саму жизнь, тем более — не жизнь Испытателя. Бывают случаи и пообидней, чем с «семеркой». Угораздило, скажем, Жака Дюфрэ из побочной серии наткнуться на микрозвезду — миллиард тонн размером с атомное ядро. Попробуй учти такое…
Если бы в космосе плавали лишь привычные славные плазменные шары, если бы… Но уже первые дальние броски кабин дали сногсшибательные результаты. В буквальном смысле сногсшибательные — едва ли не о каждый результат спотыкались Испытатели.
Забавней всего интерпретирует новые открытия Кинг: представьте себе добропорядочное семейство, которое просыпается в своем ультрасовременном коттедже и вдруг обнаруживает, что все вокруг до предела насыщено разнообразной чертовщиной — домовой возится с собакой, на кухне шлепает дверцами холодильника симпатичная ведьма, в бассейне престарелый водяной гоняется за юной русалочкой, а в кабинете хозяина некий козлообразный джентльмен потягивает лучший коньяк и листает томик Бодлера…
Обычно в этот момент лицо Дональда наливается краской, челюсть отваливается, руки трясутся, глаза вылезают из орбит — натуральный отец добропорядочного семейства, узревший нечто, до неприличия дерзко и насмешливо выходящее за рамки его не слишком богатой фантазии. Кинг утверждает, что это лишь слабое отражение той реакции, которую непременно вызвали бы сводки из наших отчетов у астрономов предшествующих поколений.
Забавно — даже в такой более чем сомнительной ситуации пришла на ум одна из неподражаемых сценок Дона. Простая улыбка на дне самой безвылазной из безвылазных ям чего-то да стоит. А бета-туннель — яма хоть куда…
Эти туннели — пожалуй, самая невероятная деталь в современном полотне космической экзотики — были обнаружены лет двадцать назад во время опытов по высокой концентрации энергии. Вскоре начались эксперименты по сверхдальним переброскам. Полной теории все еще нет — теории нет, а туннели работают вовсю, транспортируют исследовательские автоматы, грузы, а теперь и людей. Таково золотое правило нашей игры с природой — используя, постигаем. В конце концов, и далекие предки бета-кабин, паровозы, двинулись в путь при всеобщем убеждении, что котел работает благодаря особой тепловой жидкости — флогистону.
Похоже, после открытия бета-туннелей, самое пространство оказалось чем-то вроде флогистона, а на самом деле…
А на самом деле, мы — Марио, Дон и я — застряли в бета-туннеле. Знали бы, что это значит. По теории выходит: мы и места в пространстве не занимаем, и время для нас не течет. Но теория теорией, а факты куда приятней — я уже открыл глаза, дышу и, главное, хочу есть.
Нелепость какая-то! Люди, попавшие в невиданную катастрофу, — не затерявшиеся в нормальной межгалактической пустыне, а буквально вывалившиеся из пространства-времени, — голодны как волки.
Смело обобщаю, потому что взгляд Марио направлен как раз в сторону пищевого автомата. Не думаю, что он увидел там представителя иной цивилизации. Этим Кальму черта с два удивишь. Да и взгляд у него не вопрошающий, а жаждущий. Так что инопланетянин должен сильно смахивать на бутерброд с гусиной печенкой…
Вот и Кинг облизнулся…
Кинг облизнулся и вполне благодушно спросил:
— Парни, а куда это мы попали?
— В туннель, — лениво буркнул Кальма, дожевывая последний кусок.
— Посмотри на табло, — добавил я.
А на табло горела красная буква «бета». В этом все дело. Мы никогда не видели столь эффектного зрелища и в общем-то хорошо, что не видели. Мы просто знаем, что буква вспыхивает, когда кабина находится в бета-туннеле, но для нас это длится меньше самого краткого мгновения. Мы не успеваем заметить горящую букву, и в этом наше счастье. Но сейчас мы воспринимаем ее столь же отчетливо, как друг друга. Она — сигнал высшей опасности, броская реклама пребывания в нигде.
— Плевал я на этот семафор, — сказал Кинг, вытаскивая из кармана зубочистку. — Куда мы попали, что нас окружает, понимаете?
— Нас ничего не окружает, — ответил Кальма. — И ты понимаешь это не хуже других. И не раскачивай нас, Дональд.
Раскачивать — значит причитать по поводу очевидной опасности, пока не найден способ борьбы с ней. Раскачивать — последнее дело, лучше уж подраться. Только, думаю, Дон вовсе не собирался никого раскачивать. И это не банальное желание завязать умный послеобеденный разговор…