Всё это время Ева продолжала рыть землю возле себя. Почва была твердой, неподатливой. Но в бездумном стремлении как можно быстрее помочь подруге любой ценой, наследница раздирала свои ногти в кровь, лишь бы сделать так, чтобы эти клочья земли поддавались ей. С каждой новой болью, с каждым вырытым сантиметром желтое сияние становилось отчетливее. Будто этот магический знак изначально был глубоко закопан, отчего изначально виднелся лишь едва.
— Я почти, готовься сломать его! — кричала Ева, заставляя Райнхарда лишь нервно наблюдать за её изломанными, быстрыми движениями рук.
Его взгляд напряженно уставился на барьер. Понимая, как работает подобная магия, он знал, что нельзя было упустить момента, когда одна из печатей будет сломана. В ту же секунду ближайшие руны попытаются воссоединиться между собой, и тогда защита станет уязвимой. Поэтому как бы он не хотел остановить Еву, которая своими действиями вредила себе, ему нужно было оставаться и выжидать.
— Я почти… я почти! — продолжала невольно нервно повторять наследница.
Она не замечала, как по щекам её текут крупные слезы. Она не видела своей крови, выступившей из-под грязных сломанных ногтей. Она не ощущала боли. Она боялась даже на секунду поднять взгляд. Все её чувства ушли на второй план. В невероятный абсолют было возведено лишь одно — любой ценой спасти Мари. Ведь она ни в чем не виновата. Она совсем ничего не знала.
Ева была так зла. На Дэниэля, на судьбу, а главное — на себя. На свою глупую наивность и доброту. Ведь согласись она с Райнхардом в том, что этот сифт не заслуживает жизни, ничего бы этого не произошло. А теперь её Мари, её дорогая, невинная Мари умирала на руках того, кого своими уговорами сама Ева и спасла от рук дьявола. И всю эту злобу, весь этот ком ненависти девушка вкладывала в свои попытки вырыть эту чертову магическую печать как можно скорее.
— Я нашла! — вскрикнула она, чувствуя, как руки её начинает жечь прикосновение к четко видневшемуся теперь символу.
— Пекло, не смей этого делать! — одновременно с ней еще громче закричал Райнхард, обращаясь вглубь барьера, ведь именно в этот момент Дэниэль прикоснулся к губам Мари.
Ева не успела вскинуть голову и посмотреть, что именно вызвало у дьявола такую реакцию. Ведь как только она это сделала, непонятный свет засиял ярче солнца, ослепляя всех присутствующих. Не сдержавшись, наследница невольно зажмурилась. Её пальцы в слепую начали вырывать землю дальше, пытаясь стереть таким образом символ, начерченный там.
— Райнхард, давай! Сломай его! — закричала она, не смея останавливаться.
— Но ведь…
— Бей!
Недовольно зарычав, не видя из-за света совершенно ничего, но понимая, что его огонь может всё-таки обжечь Еву, Райнхарду пришлось послушаться. В слепую он ударил по барьеру, обдавая тот всё тем же пламенем. Затем ещё, и ещё. Наследница, продолжавшая своими тоненькими пальчиками рыть землю вслепую, чувствовала, как языки пламени касаются её. Ощущала, как начинает гореть её платье. Чувствовала запах гари. Но совсем не ощущала боли от ожогов, будто смогла выключить её.
Послышался звук расходящихся по стеклу трещин. Он отдался в душе Евы невольным откликом надежды и счастья, который позволил её сердцу ожить и забиться быстрее. Райнхард же физически ощутил, как барьер начинает поддаваться ему. Оставалось совсем немного. Ещё пара ударов, и он сможет добраться до горла этого мерзкого сифта, чтобы в одно движение свернуть ему шею, наслаждаясь звуком ломающихся позвонков.
Но секунда, и яркий свет погас столь же внезапно, как и появился. Распахнувшая глаза Ева попыталась осмотреть картину перед собой, но белые пятна застилали всё пространство, заставляя наследницу лишь невольно быстро моргать. С каждым таким движением век темные краски мира возвращались обратно. Когда же зрение окончательно восстановилось, и Ева подняла взгляд, пальцы её безвольно замерли, глаза расширились, губы задрожали, а сердце просто отказалось биться.
Дэниэль стоял в дверном проеме старого дома. Ветви деревьев, что окутывали проход, разошлись по разные стороны, позволяя сифту войти, почти приклоняясь перед ним. В руках маг аккуратно держал сердце, уже почти высохшее, отмытое от крови, явно не свежевырванное. Он почти прижимал его к своей груди, будто оберегая главное из своих сокровищ.
Мари лежала на земле рядом с домом, будто выброшенная игрушка, что была больше не интересна ребенку, который сломал ту. Её собственное сердце было на месте, но это не делало её хотя бы на толику более живой. Абсолютно неподвижная, мертвецки бледная. Грудь её более даже не вздрагивала. Жизнь окончательно покинула это светлое тело.