Только кассилии по-прежнему летали над морем, вольные, как птицы, и беспечные, как все молодые девушки.
Весло было тяжелым, неповоротливым и иногда представлялось чем-то вроде злобного живого существа, которое только и ждет момента наброситься на человека и искалечить его. За несколько месяцев Микуни так и не приучился обращаться с ним. Жизнь на галерах императорского флота оказалась еще страшнее, чем можно было предположить. Гребцов не выпускали на верхнюю палубу: они жили, прикованные к своим веслам, в сыром и зловонном трюме.
Пират оказался прав: гневу Императора не было пределов, и чиновники, дабы не ощутить на себе карающей длани его величества, очень быстро нашли виновных. Корабль, который вез бесценные жемчуга и наряды для принцессы, был ограблен пиратами под самым носом у Императорской флотилии! Как такое могло выйти? Причина, разумеется, только одна: моряки с «Принцессы Черепахи» были в сговоре с разбойниками! Это преступники и предатели. Их надлежит примерно наказать, дабы вся Империя Южных Острово знала: гнев государя настигнет любого, кто ослушается высочайшего повеления.
Было произнесено много решительных слов — причем в рекордно короткие сроки. Как следствие: «Принцесса Черепаха» была конфискована, господин Вишима понес неслыханные убытки и вынужден был бежать (говорили, что видели его где-то в Туррисе, но мало ли что болтают досужие сплетники!), а вся команда злополучного корабля была продана на галеры. Последовать мудрому совету Иларуса у моряков попросту не оказалось времени.
И все равно Микуни проклинал свою медлительность. Надо было прыгнуть за борт, скрыться, уплыть, утонуть — что угодно лучше, чем этот вонючий трюм, тяжелое весло и несносные товарищи по несчастью.
Первые дни Микуни был погружен в пучину глубочайшего отчаяния. Он едва ли соображал, что происходит. Но когда туман, окутывающий его рассудок, рассеялся, легче не стало. Осознав свое положение, он понял, что жизнь окончена, и стал попросту ждать ее естественного завершения.
Галеры в основном патрулировали проливы между Заберганом и другими островами, а также ходили между материком и Заберганом. Во время торжеств, связанных с императорской свадьбой, следовало особенно следить за спокойствием в этих водах.
Однако пираты больше не беспокоили столицу. Оно и понятно: после такого дерзкого набега, совершенного — вне всяких сомнений, с помощью предательства (о магии никто почему-то даже не заикался), — пираты наверняка затаились. Наслаждаются плодами своей победы.
Иногда Микуни вспоминал своего приятеля Рамбалана. Где он теперь? Что с ним случилось? Действительно ли он стал морским разбойником? Или давно уже лежит на дне морском?
Неожиданно ритм барабана, задающего темп гребцам, изменился. Ругаясь, рабы увеличили скорость. Еще быстрее, еще… Галера явно уходила от преследования. Проклятье! В это время года ветра почти нет, и корабли ходят на веслах. «Было бы дело осенью — тогда другое дело, — рассказывал Микуни бывалый гребец, человек со впалой грудью и выбитыми зубами. — Осенью почти грести не приходится. Зато во время шторма запросто можно утонуть. Мы ведь прикованы — пойдем ко дну вместе с этой посудиной… Мне даже любопытно делается, помру на этот раз или опять выберусь».
Микуни слушал вполуха. Тяжелое весло — вот его главный враг. Странно, какой скучной, какой безрадостной может быть жизнь.
Галера неслась стрелой, а затем вдруг наткнулась на что-то. Раздался треск, весла противоположного борта начали сминаться, а гребцы — с вывихнутыми руками, со сломанными ребрами, крича, падали на скамьи. Цепи гремели, сползая вбок. Галера явно ткнулась бортом во что-то твердое. Затем на палубе загремело и застучало.
— Крючья, — сказал бывалый гребец. — Нас берут на абордаж.
— Пираты! — завопил кто-то.
Трюм начал греметь, стучать, кто-то хохотал, кто-то плакал. Микуни закрыл уши руками. Ему было просто страшно.
Битва на палубе продолжалась уже какое-то время, когда вдруг откинулась крышка, и в трюм хлынул поток свежего воздуха и света.
Кто-то начал спускаться, держа перед собой меч.
Рабы загудели, угрожающе зашевелились в полумраке.
— Выбирайтесь наружу! — крикнул человек, стоящий на трапе. Он не рискнул сходить вниз, поскольку жижа, заливавшая пол, не вызывало никаких желаний усугублять знакомство. — Освобождайтесь и вылезайте.