— Дом, в котором живет много воспоминаний, — повторил Спарун задумчиво. — У меня такого уж точно никогда не будет.
— Ты сам выбрал для себя подобную участь, — заметил Дерлет.
— Вовсе нет, — возразил Спарун, — просто так сложилась моя жизнь. При других обстоятельствах я бы тоже жил в отцовском доме, не зная горя и лишений. Но все же я не должен жаловаться, ведь у моих погибших товарищей жизнь вообще никак не сложилась… — Он вздохнул. — Наверное, ты втайне проклинаешь себя за то, что пригласил чужака. Я нарушил твой дневной распорядок, я тебе мешаю.
— «Проклинать» — слишком сильное слово, — указал Дерлет. — Возможно, твое присутствие мне немного в тягость…
— Ты не кривишь душой, и это хорошо, — заявил Спарун. Он приподнялся в кресле, потянулся и снова развалился в небрежной позе. — Но я не уйду, пока не расскажу тебе свою историю. А когда ты узнаешь ее — сам решишь, нужен ли тебе такой товарищ, как я.
— Согласен, — кивнул Дерлет. — Но сначала ответь мне, как ты узнал, что я — Сокрытый?
— А что, это такая большая тайна? — удивился Спарун.
— Да, — кивнул Дерлет.
— Разве быть Сокрытым означает позор?
— Видишь ли, обе расы, и северная, и южная, считают нас изгоями…
Дерлет оборвал сам себя и задумался. Раньше ему не приходило в голову обсуждать с кем-либо посторонним подобные вопросы. Сущность Сокрытого всегда оставалась тайной — это не было поводом для разговоров, это была данность, не подлежащая изменению.
— Нет, никакой это не позор, — наконец отозвался Дерлет. Он выговаривал слова очень медленно, как будто язык с трудом повиновался ему. — Как не позор быть южанином или северянином. Это существует, и все. Взгляд на меня других людей связан с их собственной природой, не с моей. Если угодно, я открываюсь людям с наиболее понятной для них стороны.
— Ты делаешь это нарочно? — продолжал допытываться Спарун. — Наводишь какие-то чары? Отводишь глаза?
— Да нет же, — терпеливо разъяснил Дерлет, — это просто свойство моей натуры. Никакой магии. В Туррисе я не один такой.
— И много вас тут — Сокрытых? — прищурился Спарун.
Дерлет слегка смутился:
— Несколько семей, я полагаю.
— Значит, это твое свойство, присущее тебе от рождения, и оно не вызвано никакими магическими действиями… Но откуда оно взялось?
— Многое в нашем мире стало странным и непонятным после Падения Кристалла, — сказал Дерлет. — Собственно, эта тема и является областью моих научных изысканий. Я пытаюсь понять, каким именно образом Падение Кристалла повлияло на мир и на нас, людей, его населяющих.
— Ясно, — проговорил Спарун, глядя в окно.
— Ответь мне ты, — в свою очередь задал вопрос Дерлет, — все-таки каким образом ты узнал, что я Сокрытый?
— Увидел, — объяснил Спарун. — Кажется, вчера я говорил тебе об этом.
— Как — увидел? — настаивал Дерлет.
— Взглянул на тебя. А как еще? Существует только один способ видеть — открыть глаза и смотреть. Кажется, это умение появилось у меня… с некоторых пор. Не знаю. Прежде я над этим вообще не задумывался.
Дерлет впервые встречал подобного человека и потому не знал, как на него реагировать.
— Каким я тебе кажусь? — спросил наконец Дерлет.
— Сам я — Южный, стало быть, и ты в моих глазах похож на Южного… Но ты — не настоящий Южный, и это для меня тоже очевидно. В тебе имеется нечто неправильное. Какая-то маленькая черточка, крохотный изъян, который сразу же обличает ложь. Может быть, разрез твоих глаз или складка губ… Мне трудно это определить.
— Возможно, ты что-то чувствуешь, — прибавил Дерлет, скорее, про себя, чем для своего собеседника.
— Возможно, что и чувствую, — не стал отпираться Спарун. — В любом случае, я догадался о тебе.
— Ты первый, кому это удалось, — признался Дерлет, — и это меня смутило.
— Ты поэтому пригласил меня к себе в дом?
— Отчасти, — сказал Дерлет. — А отчасти — для того, чтобы ты не шлялся по улицам нашего приятного города и не нарушал здесь спокойствие.
— А ты, случаем, не боялся, что я зарежу тебя ночью и ограблю? — хмыкнул Спарун. К нему явно вернулось хорошее настроение.
— Мне не свойственно бояться, — высокомерно откликнулся Дерлет.
— А напрасно, — вздохнул Спарун. — Стоило бы иногда и бояться… Да, стоило бы… В мире много таких вещей, которые не прощают легкомысленного отношения к себе.
Моряк начал рассказ о своих злоключениях очень просто и безыскусственно, как будто говорил не о себе самом, а о каком-то едва знакомом человеке, чья судьба не вызывает у рассказчика никаких эмоций. Ну разве что малость сочувствия. Самую, самую малость.