— Потому что ваша семья исстари держалась золотой середины, — серьезно заметил Элаин, который, как оказалось, внимательно прислушивался. — Это же очевидно, — прибавил он, видя, как напрягся Фавиол. — Если бы вы были могущественны так же, как знатны, то в вашем доме постоянно околачивались бы всякие приживалы, просители, мелкие интриганы, жулики и вообще непонятно кто.
Лучница Ликка вдруг повернулась и схватила за запястье какого-то исключительно чумазого мальчика лет десяти:
— А теперь покажи-ка мне, что у тебя в руках.
— Пусти! — завизжал он, приседая и норовя вырваться. Запястье у него хрустнуло — лучница держала крепко. Мальчик попытался было укусить ее, но свободной рукой она поймала его за волосы и вовремя оттянула назад его голову. Его глаза дико косили, изо рта у него пошла пена.
Ликка встряхнула своего маленького пленника, и он выронил кошелек, который срезал с пояса девушки.
Ликка разжала пальцы, подняла кошелек. Мальчик, как ни странно, не спешил теперь убегать. Он деловито обтер с лица пену и сказал как ни в чем не бывало:
— А хотите, отведу к моей сестре? Она хорошая. Утешает и мужчин, и женщин, умеет готовить, лечить раны, если не очень смертельные. Ну и по мелочи. А? Ее зовут Атесса. А меня — Тасон. Хотите?
От такой наглости Фавиол побледнел, ноздри у него раздулись. Он готов был отвесить наглецу полновесную оплеуху, но Элаин опередил молодого аристократа.
— Почему бы и нет? — спокойно, даже приветливо проговорил он. — Веди нас. Нам, видишь ли, необходимы ночлег, еда и добрая компания.
— Тогда отдайте кошелек, — потребовал Тасон.
— Он будет твоим, когда ты выполнишь все свои обещания, — обещал Элаин.
— Обманете! — уверенно произнес Тасон.
— Почему?
— Такие господа всегда обманывают.
— Я не обману, — сказал Элаин и посмотрел в его пустые, жадные глаза. — Веришь?
Мальчик заморгал, на миг сделался похожим на самого обыкновенного ребенка. Но это длилось недолго, и почти сразу опытный жулик взял верх над ребенком.
— Возможно, — уклончиво произнес Тасон.
Дом его сестры оказался убогой лачугой, слепленной из грязи и досок. Везде, где не хватило строительного материала, использовалось тряпье, которое успело подгнить и источало отвратительную вонь.
Атесса встретила гостей на пороге. Очевидно, там она проводила большую часть времени. Девушка сидела в дверях, перебирала дневную добычу — зерно, рассыпанное на рынке и сметенное в ладонь вместе с пылью и мусором. Она рассчитывала наскрести на чашку каши.
Она была высокой, немного мужеподобной, но, как установил Элаин, миловидной, особенно если ее умыть. Завидев брата, Атесса поднялась.
— Кого ты привел? — осведомилась она, поднося ладонь к глазам.
— Как видишь, четверых, — откликнулся он, горделиво выпячивая грудь.
— Что хотят?
— Не знаю.
Атесса подозрительно прищурилась, окинула взглядом последовательно всех троих. Элаин выступил вперед.
— Ты — Атесса? — заговорил он. — Мое имя — Элаин.
Она попятилась.
— Ты из Ордена?
— Да.
— Уйди, — потребовала Атесса.
— Почему? — удивился Элаин. — Ты меня боишься?
— Я не хочу иметь никаких дел с Орденом, — ответила она сквозь зубы.
— Орден каким-то образом причинил тебе неприятности? — удивление Элаина все росло. — Но этого не может быть! Мы всегда защищали людей от чудовищ, служили богам и… — Он замялся.
— И не имели дело с такими нищебродами, как я и мой брат? — горько заключила Атесса. — Ты ведь это хотел сказать?
Элаин пожал плечами.
Атесса невесело засмеялась.
— Что ж, возможно, ты и прав, и мне незачем вас бояться. Только в прошлый раз, когда здесь побывали орденские солдаты, они держались далеко не так вежливо… Ведь мы с братом — обычные уличные отбросы.
— Не думаю, что это сейчас имеет значение, — сказал Элаин.
Она прищурила глаза, пристально всмотрелась в его лицо.
— Не пойму, — медленно проговорила Атесса, — ты действительно такой или ловко прикидываешься.
Ликка оттеснила Элаина и заявила:
— Он действительно такой. И довольно разглагольствовать. Ты берешься помогать нам или нет?
Кошелек звякнул в руке лучницы.
Атесса насторожилась.
— Не обманешь? — шепнула она.
Ликка покачала головой.
— Держи.
Атесса схватила кошелек, дернула завязки, заглянула. При виде серебряных монет глаза ее вспыхнули, на бледных щеках проступил румянец.
— Тут слишком много, — сказала она. — Чего же вы от меня хотите, если готовы заплатить так много? Ни я, ни мой брат не стоим таких денег, не говоря уж о нашем имуществе.