Я похолодел, когда его взгляд уткнулся в сверток Радзиевского, который так и остался лежать на тумбочке.
— Это газеты, — нашелся я. — Кое-какие старые мои заметки. Сегодня захватил с работы.
— Можно взглянуть?
— Пожалуйста, — простое слово, которое я произносил несметное количество раз в жизни, едва не вывернуло мне язык, неожиданно отказавшийся повиноваться.
Коротышка подошел к тумбочке и взял сверток в руки. Он был небольшим, плотно свернутым в старую газету. Сверху как раз выделялась моя фамилия под какой-то заметкой. Сверток был перетянут суровой ниткой. Повертев в руках, коротышка положил его на место, чем спас меня от преждевременного инфаркта. Вряд ли мое сердце выдержало бы, если б он начал разворачивать сверток.
— В ближайшее время вы никуда не собираетесь уезжать? — как чувствовал, спросил напоследок коротышка.
В комнате не было ни малейших следов приготовления к отъезду. Значит, он просто забрасывал удочку. Но я был не так прост.
— Нет, никуда. Разве что совершу прогулку за город. Неплохо было бы немного развеяться после случившегося.
Мой ответ, казалось, удовлетворил коротышку. С задумчивым видом он машинально кивнул, и, прихватив с собой верзилу, потопал в прихожую.
— Если все же надумаете куда-нибудь поехать, сообщите об этом в милицию, — потребовал коротышка. — Дело еще не закрыто.
Они ушли, оставив меня в мрачных раздумьях. Впрочем, теперь сомнений не осталось. Я должен был ехать в Москву!
Тем же вечером, тайком, прячась от прохожих за осыпавшимися ветвями придорожного кустарника, я пробрался на вокзал. Покупать билет в кассе не рискнул. Дождался, пока проходящий поезд не остановится, и нырнул в ближайший вагон. Договориться с проводником не составило большого труда. Пять минут спустя я уже ехал в купе в столицу…
Я и не заметил, как бокал опустел. Пиво закончилось так же быстро, как пролетает долгожданный летний отпуск. Но повторять заказ я не решился.
— Что-нибудь еще?
Я поднял взгляд. У моего столика, некрасиво двигая челюстями и пережевывая жвачку, нетерпеливо топталась с ноги на ногу официантка с каким-то помятым лицом. Неизвестно, откуда она взялась. В ее руках волновался засаленный блокнот.
— У вас можно покушать? — спросил я.
— Только закусить, — истерично хохотнула она. — Могу предложить сосиски, картофель фри, куриные крылышки, салат из морской капусты…
Прерывая бурный словесный поток, я попросил салат и сосиски. Цены на картофель здесь были сверхвысокими, ибо везли его отчего-то из-за границы, а куры-гриль (я знал это по опыту) скорее напоминали недоношенных зародышей, чем то, чем они обязаны были быть.
Официантка принесла заказ, на всякий случай поставила передо мной пепельницу и улыбнулась. Очевидно, какое-то впечатление я все же на нее произвел…
Всю ночь я не спал. При тусклом освещении купейного светильника распечатал сверток и читал, читал, читал. Передо мной выплясывали непонятными загогулинами витиеватые формулы, давили на мозг заумные определения, но кое-что мне все же удалось понять. Во мне крепла уверенность в правоте Радзиевского. Его исследования в самом деле могли перевернуть мир. Даже моего узкого, ограничивающегося школьным курсом, образования хватило для того, чтобы понять всю выгоду этого открытия. Одинокий полоумный старик предлагал миру бесценный подарок. Он хотел подарить человечеству неиссякаемый источник энергии!
Оторвавшись от чтения, я закрыл глаза и закружился в вихре фантазий. Энергия, движущая сила всего сущего… Истинное наполнение мира… Животворная длань… Ах, сколько эпитетов вертелось на языке, но один так и рвался наружу. Всемогущество! Вот что предлагал Радзиевский человечеству. Неиссякаемая энергия способна была дать человеку все, о чем до этого он мог только мечтать. Она могла одарить человека такой силой, что межзвездные полеты превратились бы в сущий пустяк, природные катастрофы потеряли бы всякий смысл, а человек перестал бы тратить основную часть жизни на физический, рабский труд и мог бы целиком и полностью сосредоточиться на силе мысли. Но…
Всемогущество — коварная вещь! Это редкий по силе наркотик, устоять против соблазна которым невероятно сложно. Как почувствует себя человек, когда в его руки внезапно свалится нечто, дающее ему превосходство над остальными? Радзиевский был человеком увлеченным, и потому его можно понять. Но окажись на его месте другой, менее альтруистичный индивид? Неиссякаемая энергия… С ее помощью можно завоевать мир…
От одной этой мысли я невольно поежился. Будь у Гитлера нечто похожее на то, что открыл Радзиевский, кто знает, чем окончилась бы война…