— Так ты думаешь, я туда езжу?
— Так говорят. Я не спрашиваю. Не хочу знать. Поднимайся-ка.
Последнее относилось к пони; Сердик перебрался через него и взялся за работу над другим боком.
— Поговаривают, саксы снова высадились к северу от Рутупий, и на этот раз просят так много, что такой кусок даже Вортигерну не по зубам. Придет весна, и ему придется драться.
— И моему деду вместе с ним?
— Он на это надеется, разрази меня гром. Ну, если ты хочешь получить свой ужин, то лучше поторопиться. Никто тебя не заметит. На кухне дым стоял коромыслом, когда я час назад пытался перехватить там кусочек.
— А где мой дед?
— Откуда мне знать? — Он воззрился на меня поверх крупа пони. — Что ты еще задумал?
— Хочу поехать с ним.
— Ха! — выдохнул он, и насыпал пони рубленой соломы. Прозвучало это не очень-то обнадеживающе.
Я упрямо настаивал:
— Я мечтаю съездить в Сегонтиум.
— А кто не хотел бы? Я и сам мечтаю съездить туда. Но если ты намерен просить короля… — Он не закончил мысль. — Да уж, пора бы тебе выбраться отсюда кое-что посмотреть, стряхнуть с себя пыль, тебе бы это как раз, да только не вижу я, как это сделать. Ведь не пойдешь же ты к королю?
— Почему бы и нет? Все, что он может мне сделать — это отказать.
— Все, что может?.. Клянусь мошонкой Юпитера, этого мальчишку только послушать. Последуй моему совету, поужинай и ложись спать. И к Камлаху тоже не ходи. Он едва отбился от этой своей супружницы и сейчас вроде горностая, у которого зубы разболелись. Да ведь ты ж не всерьез?
— Лишь тогда тебе по пути с богами, Сердик, когда встанешь на их тропу.
— Да, верно, только очень уж большие у них ножищи, могут и растоптать. Хоронить-то тебя христианским обрядом?
— Вообще-то я не против. Если епископ добьется своего, то, полагаю, христово крещение ждет меня довольно скоро, но до тех пор я формально не признаю ничего.
Он захохотал.
— Когда придет мой черед, то, надеюсь, меня погребут в огне. Это будет почище. Ну ладно, не слушаешь — не надо, но не ходи к нему на пустой желудок, вот что.
— Это я тебе обещаю, — сказал я и отправился добывать ужин. Поев и переодевшись в приличную тунику, я отправился на поиски деда.
К моему облегчению Камлаха с ним не было. Король находился в своей спальне. Развалившись в свободной позе, он сидел в большом кресле перед ревущим пламенем пылавшей в очаге колоды, у ног его дремали два пса. Сначала я подумал, что женщина в кресле с высокой спинкой — Ольвена, королева, но затем увидел, что это моя матушка.
Прежде она вышивала, но сейчас руки ее без движения лежали на коленях; ткань белела на фоне коричневого облачения. Она обернулась и улыбнулась мне, но во взгляде ее я заметил удивление.
Один из волкодавов застучал хвостом об пол, другой открыл глаз, повел взглядом по комнате и снова задремал. Дед сердито глянул на меня из-под бровей, но сказал довольно добродушно:
— Эй, парень, не стой там. Давай же, входи, здесь жуткий сквозняк. Закрой дверь.
Я подчинился и приблизился к огню.
— Могу ли я обратиться к тебе, господин?
— Ты уже обратился. Чего тебе? Бери табурет, садись.
Рядом с креслом матушки как раз стоял табурет. Я отодвинул его, чтобы показать, что не сижу в ее тени, и уселся между ними.
— Ну? Давненько не виделись, верно? Все книги читал?
— Да, господин. — Исходя из того, что нападать лучше, чем защищаться, я перешел прямо к делу. — Я… Я уехал сегодня после обеда и катался верхом, поэтому…
— Куда ездил?
— По тропе, что у реки. Никуда в особенности, для тренировки в верховой езде, так что…
— Только затем туда и ездить.
— Да, господин. Поэтому я не застал гонца. Мне сказали, что ты выезжаешь завтра, господин.
— А тебе что до того?
— Лишь то, что я бы хотел поехать с тобой.
— Ты бы хотел? Ты хотел? С чего бы это вдруг?
Добрая дюжина ответов, равно приемлемых, теснилась у меня в голове, так и просясь на язык. Мне показалось, что матушка смотрит на меня с жалостью. Я знал, что и дед ждет моего ответа с безразличием и нетерпением, лишь немного смягченными весельем. Я сказал просто правду.
— Потому что мне уже больше двенадцати лет и я ни разу не покидал Маридунум. Потому что я знаю, что, если мой дядя поступит, как он намерен, я вскоре буду заперт — в этой долине или где-нибудь еще, чтобы изучать богословие, и прежде чем это случится…