— Я бы не назвала это прямо-таки общением, — проблеяла Маттиола, быстро перевязывая письма кожаным шнурком и пряча их в потайной карман, вшитый в боковой шов ее юбки. — Я смогла разобрать, что он пишет, лишь с третьего письма. Но да, иногда мы... разговариваем. О всяком. Ничего такого, чему стоило бы так удивляться. И выпучивать глаза, — последнее Матти добавила, взглянув на Гектора: хоть он и молчал, но выражение его лица выглядело красноречиво.
— Женщина, ради тебя драконьи мужчины грамоту осваивают! И это ты называешь «ничего такого»? — Я вскинула всплеснула руками в негодовании. — Это же как сильно ты тогда стукнула Вельгара башмаком? Зато теперь понятно, что с тобой происходит.
— А что со мной происходит? — нахмурилась Матти.
— Сидишь тут вся в мечтах, взор с окна не сводишь. Сердце, от любви томящиеся, за лигу видно. Но не горюй! Сильтан шустрый, уже завтра планировал возвращаться в Сердце, так что заодно и твой ответ Вельгару доставит. А попозже, может, тот и сам прилетит, кто знает...
Маттиола развернулась ко мне всем корпусом и вдруг расхохоталась. Я бы решила, что она пытается обвести меня вокруг пальца, потому что о Вельгаре и вспыхнувших чувствах говорить не хочет, но тут Матти вдруг постучала ногтем по оконному стеклу. То запотело от ее дыхания, настолько близко она прислонялась к нему. От этого Рубиновый лес сделался матовым. Но указывала Матти, однако, вовсе не на него.
— Я не мечтать сюда присела, а посмотреть за исходом поединка, — сказала Маттиола. — Ты что, не в курсе? Солярис с Кочевником дерутся уже второй час кряду. Вся прислуга глазеет на них с балконов.
Солярис с Кочевником? Дерутся?!
Я вскочила с места и кинулась к окну, да так яростно, что стукнулась диадемой о стекло и едва то не разбила. Хоть диадема и представляла собой всего лишь тонкий золотой обруч, покрытый тесьмой рунических ставов, но весила столько, чтобы ей можно было забить и гвоздь. Придержав ее рукой, я сощурилась, привыкая к яркому солнечному свету. Стекло под его лучами так раскалилось, что едва не обожгло мне лоб, пока я высматривала на маковом поле знакомые силуэты.
И действительно — средь высоких порослей мельтешили Солярис и Кочевник. Еще перед тем, как спуститься в катакомбы к Ллеу, я заповедовала первому разыскать второго, но лишь потому, что была уверена — время, когда они хотели убить друг друга, давно миновало.
Как же можно было так оплошать?!
Драконьи когти остервенело полосовали полотно топора, увенчанного талиесинским орнаментом. Тут и там мелькали вспышки перламутра — в отличие от сражения в неметоне, сейчас Солярис больше нападал, нежели защищался. Они с Кочевником двигались по кругу, и никто не собирался отступать, словно на кону стояла их жизнь, а не обычная мужская гордость. Над маками вилась белоснежная ткань — несколько раз топор Кочевника прошелся в опасной близости от груди Сола и распорол на нем рубаху.
Лишь потому, что бились они на ковре из алых цветов, я не сразу смогла разглядеть на земле свежую кровь.
— Рубин, постой! — воскликнула Матти, но я не расслышала ни нее, ни Гектора, тоже крикнувшего мне что-то вдогонку. Не колеблясь ни секунды, я подхватила подол платья и бросилась по лестнице вниз.
Что в детстве, что сейчас, замок Дейрдре казался мне бездонным, как чрево Дикого: не зная верной дороги, здесь легко можно было заблудиться и плутать до самого утра. Различать одинаковые коридоры помогали петроглифы — я отлично помнила, что там, где стены рассказывают о нисхождении Дейрдре из мира сидов в мир человеческий, начинается южное крыло, а там, где Дейрдре несет на руках мертворожденного сына Талиесина, возвращенного с острова Тир-на-Ног, оно заканчивается. Так я по наитию миновала несколько секций замка, следуя за рассеянным светом подвесных зеркал, и достигла ближайшего выхода во внутренний двор.
— Солярис! Кочевник!
Послышался треск — подол платья все-таки порвался, когда я перепрыгнула пологий ров, едва хускарлы успели поднять для меня герсу. Они оба дрались куда дальше от замка, чем то казалось из окна: к тому моменту, как я добежала до края макового поля под стенами северного крыла, мое дыхание успело сбиться, а лицо и спина вспотеть. Виссон путался под ногами, и я, отринув приличия, подобрала юбку почти до бедер, чтобы бежать еще быстрее.
— Кочевник!
Вихрь жемчужного хвоста, ониксовых когтей и топора. Чирк!
От этого звука перед глазами вспыхнули страшные воспоминания — кроваво-красные, как туман, который мы прогнали. Моя первая встреча со смертью и первый с ней поцелуй, оставивший после себя фиолетовый синяк на виске и порванную одежду. Ошметки плоти, усеявшие плиты священного дома богов. Расколотые алтари и запах амброзии, окислившийся от смрада бойни. Оторванные головы, руки и ноги... Бездыханный Кочевник с перерезанным горлом, лежащий меж них.
Едва я успела приблизиться к вихрю, как все повторилось. Когти Соляриса снова полоснули Кочевника по горлу. Брызнула темно-бардовая кровь на алые маки, и Кочевник выронил топор, пошатнувшись.
— Кочевник! — взвизгнула я и застыла в ужасе.
— Тьфу ты! — выплюнул он, держась за кровоточащую шею. — Опять помер.
Когда Кочевник опустил ладонь, под той оказалась длинная узкая полоса — крошечная ссадина, которая не несла ему гибели, но зато несла Солярису победу.
— А ты рассчитывал на иной исход, дикарь? Вот он — твой заслуженный реванш! Всего лишь очередное поражение, — усмехнулся Сол высокомерно, хотя сам глотал ртом воздух, сотрясаясь в мелкой дрожи. Кочевник явно заставил его хорошо потрудиться, что уже было достойно награды. — Рубин?.. Что ты здесь делаешь?
Судя по головокружению от бега и боли в груди, я тоже собиралась снова помереть. Схватившись за колотящиеся сердце, я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и успокоилась, прежде чем подойти к ним. Не признаваться же, что я решила, будто они сражаются не понарошку, а всерьез?
— В этом году месяц благозвучия, похоже, намерен превзойти Рок Солнца. Вы что, хотите получить солнечный удар? Какой это реванш по счету? — возмутилась я, сложив руки на груди. — Кочевник?..
Тот вытер кулаком шею и прошел мимо, едва не задев меня плечом, из которого торчал кабаний бивень. Теперь, когда для накидки из бобрового меха было действительно слишком жарко, Кочевник таскал на себе целый ворох ожерелий из животных рогов и костей, будто в одной лишь рубашке чувствовал себя неуютно — обязательно нужно было что-то еще! Что-то массивное, внушительное и пугающее, что прибавляло бы ему суровости и компенсировало низкий, почти как у ребенка, рост.
От испарины красный узор на его лице поплыл, и крест, перечеркивающий лоб, переносицу и губы, превратился в круг. Красные точки на щеках и вовсе стерлись. Из-за этого юность, которую Кочевник отчаянно пытался замаскировать такими усилиями, вынырнула на поверхность. Она выделялась на общем фоне так же ярко, как и его глаза — голубые и полупрозрачные точно зимний лёд, которого сейчас всем нам так не хватало.
— Эй, Кочевник! — снова позвала я, когда тот так и не обратил на меня внимания. — Ну хватит. Неужто ты до сих пор сердишься?
— Я с предателями не разговариваю! — огрызнулся он, подобрав с земли топор, и принялся обтирать лезвие от земли и крови рукавом.
— Но с Солом же говорил...
— Не говорил. С ним я только дрался, — Кочевник указал на него, вставшего рядом, обтесанным древком. — Вам обоим нет прощения!
— Опять ты за свое! Ты ведь клялся медовухой, что наконец-то перестанешь ворчать и скалить зубы, если я соглашусь сразиться с тобой, — напомнил Солярис, приглаживая когтями растрепанные волосы, спутавшиеся и стоящие торчком.
Кочевник фыркнул, поворачиваясь к нам спиной. Ах, так вот, зачем Солярис все-таки согласился на этот его пресловутый реванш, коим он бредил все то время, что мы боролись с Красным туманом, но о котором наконец-то позабыл с появлением Тесеи. Следовало догадаться, что обида на нас пробудит в нем эту жажду. А обида Кочевника оказалась непомерно велика — всего лишь за то, что мы отправились в Свадебную рощу без него.
Все эти дни он избегал нас, пропадая то в кленовых лесах за охотой, то за играми с Тессеей, во время пряток с которой однажды спрятался так хорошо, что мы втроем искали его целые сутки. Я надеялась, что раз мне не удалось вымолить у Кочевника прощения, — свиной рулькой с бочкой пива и новым блестящим топором, к которому тот даже не притронулся, — то это удастся Солярису. Мол, не пряником, так кнутом — не принцессой, так драконом!