Амара на сей раз не отводила взгляд куда дольше, касаясь этой невидимой общей нити между ними.
— О, не извиняйся, Нерисса. Мне близки твои слова. И я с нетерпением жду того момента, когда мы сможем поболтать побольше…
— Как прикажете, Ваша Милость.
— Хорошо, — вмешался король — Теперь, когда этот вопрос решён, господин Курт…
— Ваше Величество? — он выпрямил спину, будто бы внимательный солдат, хотя для этого в нём было слишком много пристрастия к жалобам.
— Как только я вынужден буду вас покинуть, ты сделаешь всё, чтобы императрица переехала в свой законный дворец. Вилла твоего отца слишком тесна для этого, и тут нет ни сотой доли того, что заслужила моя блистательная супруга. Когда я вернусь, она должна быть уже там — и купаться в роскоши.
Курт поклонился.
— Я исполню всё так, как вы хотите, и даже лучше, Ваше Величество.
Амара посмотрела на короля с взглядом, преисполненным смятения.
— Ты покинешь меня?
Гай тяжело вздохнул и поднялся из кресла — но с таким трудом, будто бы он постарел вдвое за эту короткую ночь.
— Я должен найти своего сына.
— Напротив! — возмутилась она. — Ты должен лежать и отдыхать, пока не станешь здоров!
— Что же, — его голос звучал грубо и сухо, — я вновь в противоречии с моей прелестницей-женой.
Она заставила улыбку застыть на своём лице.
— Могу ли я поговорить с тобой наедине? — голос Амары звучал слаще мёда.
— Конечно, — он кивнул стражу, что стоял у двери, и тот распахнул её, будто под страхом казни. Присутствующие медленно потянулись к выходу, словно надеялись урвать хотя бы несколько слов из беседы, но Амара ждала — просто пыталась восстановить дыхание и подыскать слова, что помогут ей правильно начать этот разговор.
— Если ты настаиваешь на том, что должен отправляться на поиски… — она запнулась. — Ты должен оставить Родича Воздуха мне. Мы не можем позволить себе потерять его.
Возможно, деликатность — не самое лучшее её умение.
Но Гай оставался невозмутим — тончайшая игра.
— Не думаю, что это так.
Амаре показалось, что её буквально выворачивает наизнанку.
— Почему же нет?
— О, прошу, — он изогнул тёмную бровь. — Может быть, я чуточку не в себе сейчас, но я же не дурак.
Что и следовало доказать.
— Ты мне совершенно не доверяешь.
— Моя родная, разве у меня есть причины оскорблять тебя своим недоверием?
Амара утихомирила своё разочарования. Король понятия не имел, что у неё тоже есть Родич, и она ему, разумеется, ни слова не скажет.
— Я сумею заставить тебя доверять мне. Я буду бороться за это, мой дорогой.
— И я, родная. Когда-то настанет тот день и час.
Она поднялась, подошла к нему, будто бы выжгла всё расстояние между ними, сжала его ладони, проигнорировав болезненное выражение лица — да, ему было неприятно.
— Но мы можем начать сегодня. Поделись со мной своим секретом. Скажи мне, в чём сила… Скажи, я ведь знаю, что всё дело в Митике.
— Я не пытался скрыть это.
Она думала о чарах во время их путешествия через Серебряное Море. Столько времени для страха, для беспокойства, для планов…
— Я могу только предположить… Ведь твоя дочь — важная часть всего этого, равно как и кристаллы, да?
Его лицо оставалось каменным.
— Так ты думаешь?
— Да, — она не боялась его. Не боялась той линии боли, которую он прочертил на жизни людей. Она — единственное живое существо во всём этом мире, во всём царстве, которого следует бояться. — Может быть, это именно её ты собираешься искать? Не Магнуса?
— Беглый наставник мог утянуть мою дочь куда угодно.
— Я права, да? — её улыбка задевала всё, кроме её собственных глаз. — Люция — ключ! Пророчество куда страшнее, чем мне казалось… И не будь столь мрачен, Гай. Ты можешь мне доверять. Я докажу это! И мы вместе её отыщем…
— Я хочу, чтобы это было правдой, родная, но уверяю тебя, что она — не часть головоломки, которую ты пытаешься сложить.
Он ничего не подтвердит. Не сегодня… Никогда, наверное. Но, тем не менее, улыбка не растаяла — даже не дрогнула. Она только сладко и покорно кивнула.
— Хорошо, милый. В таком случае, пока что я сосредоточусь на своём возвращении в дворец, а после буду ждать твоего прибытия.
Гай смотрел на неё, всматривался в глаза, и Амара даже не могла быть уверена в том, что он делает — пытается запомнить её лицо? Впитать в память каждую чёрточку любимой женщины? Прочесть и запечатлеть каждую её мысль? Она могла только задержать дыхание, застыть статуей, будто бы безжизненная, и отчаянно ждать того момента, когда всё рухнет — или останется таким, как есть.