Как-то они сидели на большой скамье в замковом парке. Разговор не клеился, поскольку мысли Токугавы были где-то далеко и Шинджу это видела. Сегун был хмур и немногословен, в принципе, последнее за ним и так обычно водилось.
– Слышала, что изданный вами закон о запрете дзюнси[1] дает свои плоды, – заметила женщина. – А ведь сначала в это мало кто верил.
Токугава удивленно взглянул на нее. Явно никак не ожидал от Шинджу интереса к своей законотворческой деятельности. Он задумчиво посмотрел перед собой.
– Да, работает, – подтвердил после некоторой паузы. – Я думаю, не правильно это – вот так обрывать свою жизнь… Сколько достойных людей могло бы еще жить и работать на благо Японии. Я бы и сэппуку запретил, но, боюсь, не поймут. Еще не готовы.
Госпожа Хоши ничего не ответила. Лишь взглянула на него как-то мягко, в выражении красивых бархатных глаз промелькнуло нечто такое, что он никак не смог трактовать. Так и не понял, одобряет она его взгляды или нет.
В другой раз они гуляли под большим желтым зонтом и обсуждали живопись. Шинджу осторожно заметила, что любит работы известного ныне художника-пейзажиста Кацусико Хокусай. Она опасалась того, что ее собеседнику не интересна данная тема. Но оказалось, что Токугава прекрасно знает многих живописцев. Например, он отметил, что восхищается гравюрами Хисикава Моронобу и Судзуки Харунобу. Еще бы, с ухмылкой подумала госпожа Хоши, ощутив нечто вроде укола ревности, эти мастера славятся великолепным исполнением портретов гейш, а сегун, как всякий мужчина и искушенный ценитель женской красоты, наверняка любит поглазеть на красивых женщин. Когда она сказала это вслух, Токугава прекрасно расслышал в ее голосе едкий сарказм и вдруг чему-то рассмеялся, а потом то и дело искоса поглядывал на нее и весело хмыкал. Шинджу уже корила себя за глупый выпад, поэтому дела вид, что не замечает этого.
В прогулках и беседах время летело незаметно. И никаких намеков на ночи любви не было. Но чем ближе становились их души, чем отчетливее оба понимали, что это неминуемо произойдет. И уже предвкушали…
В тот день он должен был отправиться на остров Хокайдо, где вспыхнуло мелкое восстание айнов[2], но мучавшее его с ночи плохое предчувствие не давало сосредоточиться на делах. В последний момент Токугава отменил поездку и направился в крепость. Шинджу не ожидала этого, и тем радостнее была встреча.
Сегун вошел и ощутил, как две маленькие ладошки закрыли ему глаза. Он повернулся, прижал ее к себе, стал целовать. Они смеялись и дурачились. Но вдруг он посадил ее перед собой и серьезно сказал:
– Мне кажется, Шинджу-сан, нам нужно прояснить кое-что. Между нами многое происходило… Начиная с того захвата дворца…
– Нет! Я прошу, не надо! – поспешила остановить его женщина. – Не хочу это обсуждать. Нам хорошо сейчас и это главное.
– Сейчас да, а в будущем?
Не упрекнет ли она его потом, когда рассеется волшебство влюбленности?
– В будущем? – повторила она.
Сегун молча смотрел в ее спокойные влажные глаза. Неужели она не видит их вместе в будущем? Еще недавно и сам он не воспринимал все это всерьез. Но теперь словно потерял голову.
– Я не хочу думать о будущем, – сказала госпожа Хоши тихо, глядя куда-то в сторону. – После гибели Тайры мне было слишком тяжело. Если и с тобой что-нибудь случится – я этого не переживу.
– Со мной ничего не случится, – уверенно сказал он.
Они стояли у окна и любовались на море. Луна в ту ночь была совершенно белая. В тишине был слышен слабый тихий и монотонный шум волн, слабый накат воды на берег. Ночь звучала как-то по-особенному, загадочно.
– Ты однажды сказал, что я тебя ненавижу, – подала голос Шинджу. – Но на самом деле я люблю в тебе всё. Кроме того, кто ты есть. Окажись ты на самом деле тем нищим бродячим самураем, каким притворялся вначале, я была бы во много раз счастливее.
Она говорила, глядя мимо него.
– Посмотри, какая полная луна сегодня. Ты знаешь, что белую луну называют девственной? – вдруг спросил Токугава. – Потому что она чиста и красива. Как ты.
Шинджу подняла свои прекрасные глаза на ночное светило, потом скривила губы в горькой ухмылке и совсем отвернула лицо от сёгуна.
– Когда-то я думала, что всегда буду принадлежать только одному мужчине. Мой муж Тайра был для меня всем. До сих пор корю себя, что не ушла за ним. Осталась ради дочери.
Токугава молчал. Тогда Шинджу повернулась к нему.
– Ты, наверное, тоже хотел бы, чтобы твоя жена была жива?
Он отвел глаза и пожал плечами.
– Я мечтаю, чтобы ты любила меня так же, как его. Но, наверное, хочу слишком многого.
Шинджу безмолвствовала, глядя на него долгим взглядом. Над ними печально светила, отливая жемчужным цветом, белая луна. Она ревниво взирала сверху, выхватывая из темноты ночи их красоту. Но как не пыталась, не могла присвоить себе ни толики.
Все знают, какими яркими могут быть солнечные зайчики. Но сегодня Шинджу обнаружила, что бывают и лунные. Их можно наблюдать в такую вот светлую ночь, подкравшуюся пушистой кошкой. На воде они бегают по лунной дорожке…
Его рука мягко взяла ее за затылок, утонув в густых волосах. Запах ириса, разговоры у открытого окна, из которого на них дышало море, сладкое сливовое вино… Токугава крепко обнял ее, прижал к себе и поймал попытавшиеся было ускользнуть в кокетливом порыве губы. Что ни говори – он на голову выше и намного сильнее, так что этому стройному чуду было бессмысленно сопротивляться. Да она и не пыталась. Губы ответили на поцелуй, ладони погладили его плечи, и борьба стала не нужна. Затем он поднял ее и понес к футону. Она положила головку ему на плечо, щекоча кожу теплым дыханием. Сегун затушил свечи, оставив в комнате лишь рассеянное лунное сияние. Пoдушeчки пaльцeв зaскoльзили пo бaрхaту кoжи – по плечу, спинe, животу, бeдрам. Едва ощутимые легкие касания. Не зря женское тело сравнивают с музыкальным инструментом. Токугава считал себя очень искусным музыкантом и сегодня желал исполнить незабываемую мелодию удовольствия на этой флейте фуэ. И, может быть, подарить жизнь кому-то еще.
…Кажется, прошло невероятно много времени, прежде чем в комнате воцарилось размеренное дыхание и тишина. Тeпeрь в ней нe было нaпряжeния, нeвыскaзaнных слoв или зaтaенных oбид. A что вмeстo них? Спoкoйствиe, удoвoльствиe, нeгa, и, нaвeрнoe, рoбкиe рoстки зaрoждaющeгoся дoвeрия. Свет луны отодвинул тени, и не осталось гнетущих тайн. Прижавшись плотнее, Шинджу закинула на любимого мужчину стройную ножку, удобно устроилась на его плече и практически сразу заснула.
Она спала, а Токугава, всегда такой хладнокровный и не расположенный20608d
к мечтаниям, раздумывал, как объявит любимую своей супругой. Представлял этот момент во всех красках, и все ему казалось недостаточно торжественным. Ему виделась Шинджу в великолепной алой с золотом парчовой накидке учикаке[3], величественно ступающая рядом с ним по главной зале его дворца… О, он сделает ее первой дамой Японии! Она забудет все, что пережила по его вине! Погруженный в подобные мысли сегун незаметно заснул.
Проспали любовники не долго. Еще не было и полуночи, когда они вновь принялись упоенно целоваться. Но в какой-то миг оба услышали странные звуки за стеной. Шинджу отпрянула.
– Что это? – прошептала она – Охрана?
– Ты же знаешь что здесь, в башне, нет охраны.
Токугава убрал солдат из башни, где жила Шинджу чтобы она не думала, что ее стерегут как пленницу. Военные были только снаружи.
– Тогда что…
Сегун закрыл ей рот ладонью и прислушался.
– Тебе надо спрятаться!
Он втолкнул ее в потайную комнату, дверь в которую невозможно было разглядеть, если не знаешь о ее существовании, и бросил туда же первую, попавшуюся под руку одежду женщины, сам на ходу застегивая штаны хакама. И вовремя, ибо в следующую секунду в комнату ворвался высокий человек в одеянии самурая. В его руках была катана. Токугава успел схватить свой короткий меч вакидзаси и принять боевую позицию. Обнаженный по пояс сегун был широкоплеч и крепок. И хотя Ихара превосходил японца в росте, по сравнению с коренастым и плотным Токугавой он выглядел гораздо стройнее. Завязался бой – противоборцы закружились по комнате так, что у Маны зарябило в глазах. Никто из противников не сказал ни слова. Токугава в полумраке без труда узнал француза. И понял, зачем тот пробрался сюда. Но что-то объяснять не было времени. Мана с ужасом смотрела на сверкающие в темноте клинки. От звона стали шумело в ушах. По имевшимся у них сведениям Токугава был в отъезде, а он оказался тут, да еще и во всеоружии. У Ихары не было выбора. Он вступил в бой. Но где же Шинджу? Ее не было видно.