— Однажды в детстве я увидел фею… — прошептал он с набегающей тенью грустной полуулыбки. — Маленькую такую, хрупкую, безумно прелестную и хорошенькую… Она порхала над лесными цветниками, а следом за ней тянулась чистейшая солнечная пыль. То была настоящая, действительно настоящая фея, Кристи, и видел бы ты, как прекрасна она была…! — Глаза юнца занялись, посветлели. — Но приблизиться к ней я не смог. Едва попытался — фея тут же взяла и испарилась. Все ведь знают, что старый Добрый Народец не водит дружбы с теми, кто всё равно не способен их по-настоящему разглядеть и понять… А потом в деревню как-то заглянул, проезжая мимо и остановившись на ночлег, господин.
— Этот твой ерестливый чернокнижник? — намеренно злобно уточнил Кристиан.
Вит, поморщившись, согласно кивнул.
— Я сам, хочешь верить или нет, увязался за ним. В коленях у него просил, чтобы он взял меня с собой и обучил магии, чтобы рассказал о языке фей и показал, как мне их найти, где найти, как уговорить не бояться и не убегать. Мне было нечего терять, толкового дома, как я помню, у меня не было, а господин… Господин в ту пору виделся мне очень хорошим, едва ли не восхитительным непостижимым божеством, спустившимся на грешную землю.
Погружённый в льющийся и льющийся рассказ, Вит не заметил, как исказились оскалом губы Кристиана. Как, наравне с вырвавшимся с клыков сиплым дыханием, выползло из горла низкое приглушённое рычание.
— В любом случае спустя несколько часов долгих уговоров он согласился и взял меня к себе под крыло. Только…
— Только…?
— Чародейству он учил, да. Но… На условие, что я должен буду принести ему взамен десять мешков жидкого солнечного света, если захочу хоть когда-нибудь обрести былую свободу, я по глупости своей не рассчитывал.
— Десять мешков… чего? — капельку скептически переспросил Кристиан.
— Солнечного света, — терпеливо повторил Вит.
— Звучит как-то… нелепо, ты в курсе? Ни дать ни взять одна большая околесица такого же большого опойцы. Как солнечный свет, по-твоему, можно заточить в мешки, а? Если он просто… свет.
— Я тоже поначалу удивлялся, поверь мне. И спрашивал что-то в том же духе, что как же, мол, мне это сделать, если — вот-вот — свет — он просто свет, да. А потом прочёл в какой-то книге, что сильнейшие колдуны умеют излавливать и его. Учитель пообещал, что если я принесу ему три мешка Блуждающих Огней — он обменяет мне те на десять мешков солнечного света. И тогда я буду волен идти, куда пожелаю.
— И что случилось потом?
Это было понятнее, потому что о Блуждающих — или Болотных — Огоньках Кристиан слышал и однажды даже повстречал одного такого сам.
— Да ничего как будто не случилось… — уныло выдохнул светлоголовый юноша. — Спустя пять лет я собрал их, только… он сказал, что теперь я должен донести ещё два, так как охота, понимаешь ли, заняла слишком много времени, о котором мы не договаривались. Мы вообще ни о чём, если подумать, не договаривались, и в этом, вероятно, и кроется вся проблема… Как бы там ни было, в ту пору Огоньков водилось пока ещё много, и через четыре с половиной года я добрал оставшиеся два мешка…
— И эта… погань вновь взрастила цену? — нисколько не сомневаясь, прорычал Кристиан.
Вит, не видя для лжи ни единой причины, разбито кивнул. Поёрзал под пристальным взглядом алых глаз, поднял к переливчатому огнивому свету измождённое несчастное лицо.
— Теперь их стало десять, верно. Хотя, говоря о верном… Десять было до этого самого утра. После того, как господин застукал меня с тобой прошлой ночью, их стало…
— Пятнадцать?
— Нет, не совсем. — Вит, хмыкнув, склонил голову к плечу, невесело хохотнул, поиграл пальцами в талом жёлтом свете и, не отводя от сереющего резкого лица блуждающих туда и сюда глаз, с ноткой тоски и толикой интереса выговорил: — Их стало тридцать.
— Тридцать?!
— Именно. За сегодняшний день, например, я не сумел поймать ни одного, так что он, по сути, прошёл с какой-то стороны совершеннейше зазря. Это ещё если не брать во внимание второе порученное задание, которое, поверь мне, во много раз сложнее и, должен признать, практически невыполнимее, Кристидруг.
— Да что за дьявольщина такая? — Выражение мужчины налилось отпечатком обнажённой в своей искренности животной ненависти. — Какого беса ты продолжаешь на это вестись, если и сам, я же вижу, ни во что уже не веришь? В обещанную им свободу, во всё, что эта сволочь тебе говорит?!
— Потому что, Кристи…
— Почему ты не можешь просто уйти, сбежать, взять и не возвращаться к нему?! Вот же чёрт, я…
— Да послушай же, Кристи…
— Я не позволю тебе уйти из моего дома, ты понял? Никуда ты нынче ночью не пойдёшь, и дело само собой как-нибудь разрешится! А если эта скотина заявится сюда за тобой — то там мы с ним и моими псами как следует и потолкуем.
— Да услышь ты меня уже наконец, Кристи! — Чародей, перехвативший его за запястье, оплётший пальцами и неуверенно на себя дёрнувший, глядел умоляюще, устало, с запавшими под глазами чернушными пятнами. — Я не… не могу я. Сделать того, о чём ты сейчас говоришь. Как бы ни хотел, не могу… я.
— Почему? — упавшим голосом спросил мигом сникший мужчина.
— Потому что. Потому… Пойми, если я нарушу договор — он отберёт у меня всё, чему успел обучить. Я больше никогда не смогу использовать колдовство, я забуду его так же, как другие, вырастая, навсегда забывают свои самые первые годы… — на дне тёмных-тёмных синялых зрачков увядающим осенним блеском промелькнуло эфемерное нежное существо с мотыльковыми крыльями за хрустальной спиной. — Я снова разучусь видеть их, слышишь?! Только на сей раз уже без надежды и возможности хоть когда-либо это исправить!
— И что с того? — Кристиан, как ни старался, не понимал. Схватив юнца за плечи, он чуть аккуратнее, чем до этого, приложил того головой о стену, злостно уставился в нездорово поблёскивающие влажнеющие глаза. — Да плевать мне на этих твоих пресловутых фей или по кому ещё ты здесь сохнешь, болван! И тебе тоже должно быть плевать! Зато останешься живым и вольным поступать, как пожелаешь сам! Что, по-твоему, это того не стоит?
— Да не знаю я! Не знаю, как ты не поймёшь? Я не привык к ней, к той жизни, которой живёте вы все, и я понятия не имею, чего же мне, как ты говоришь, пожелать! Я отдал всю свою жизнь этой самой магии, которая отныне заменяет мне привычную кровь. Я не могу лишиться её теперь, когда научился дышать самыми потаёнными её истоками, Кристи… Не могу я! И потом… ты прав, и он ведь наверняка придёт за мной. За мной, за тобой, без разницы… Без магии я уже ничего не смогу с этим сделать и ничем тебе не помогу, понимаешь? Он так или иначе заберёт меня и убьёт тебя… А я не позволю, нравится тебе или нет, этому случиться!
Кристиан, сверкнув промелькнувшими за линией губ клыками, взбешённо сжал кулаки и, не совладав с порывом, ударил одним из них в стену рядом с головой Вита, оставляя в дереве глубокую покорёженную вмятину.
Юный колдун, на чью макушку осыпалась горсть подпотолочной трухи, вздрогнул, закусил нижнюю губу, со смятением уставившись на обуянного яростью и неприятием мужчину.
— Ты думаешь, что я не смогу защитить тебя…? — наконец, хрипло выдохнул тот, придя к какому-то сплошь не тому выводу, на который рассчитывал растерявшийся Вит, попытавшийся приоткрыть рот, но так и не нашедший ни малейшего подходящего слова.
Синие глаза, насильно пытающиеся отвернуться куда-нибудь в сторону, но раз за разом неизбежно возвращающиеся к перекошенному серому лицу, разбито метались туда и сюда, дыхание колотилось пойманной в клетицу птахой, и белокурый волшебник никак не мог себе объяснить, почему он совершенно не ждал услышать этих слов. Почему они, всё-таки случившись и прозвучав, плеснули в нарисованную для него картину жизни незнакомой, но тёплой чёрно-красной краской, замазавшей все прежде знакомые улочки, холмы и прилесья?