Кристиан вновь вздохнул утомлённым, проехавшимся по ночным холмам на взмыленной кобыле стариком из пожитого Зелёного Народца.
— И на что я тебе сдался…?
Мальчишка на этом хотел было вставить некое весомое, но абсолютно ничего не объясняющее словечко, да Кристиан, окончательно сдавшийся и новую свою участь принявший, не позволил, быстро и в зародыше того перебил:
— Бес с тобой. Ещё раз. Буду, кем тебе в голову взбредёт. Но никаких зелий-обманок-приворотов при мне. Понял?
Вит, невыносимая солнечная бестия под ликом сошедшего со сказочных картинок неповинного ангела, ответил радостным кивком.
Они бродили по лесам, весям и пустошам так долго, что Кристиан прекратил понимать, куда лежит их путь, сколько прошло часострелок с мгновения их встречи, почему он продолжает покорно играть в зыбкие игры лунного чудака вместо того, чтобы оборвать это всё и возвратиться домой.
Мимо порхал ветер-душитель, на небе собирались буграми провалистые меланитовые тучи. Ели и сосны, поскрипывая пернатыми ветвями, сшивались навесом из тёмной игольчатой зелени; позвякивали побрякушками смолистые шишки, пахло мёдом и жидким янтарём. Иногда сквозь повесу воздуха и перемешанных на котле запахов отчётливо прокрадывалось веяние влаги, сырости, ягоды-морошки и настоянного клюквенного ила — где-то поблизости зачинались владения мрежных болот.
— Эй, послушай-ка, Кристидруг…
Мальчишка Вит, что уже долгое время брёл рядом, сохраняя несвойственную его летучей породе тишину, поднял вдруг лицо, на котором сияющим ярким факелом тут же зажглась ослепительная улыбка, напрочь перекрывшая скромный да талый свет песочного фонарика.
— Чего тебе?
Белокурый травознай качнул, как будто и не звал его только что вовсе, головой, взметнул переменчивый взор к небу. Полюбовался завихрениями надвигающихся туч, вслушался в гул далёкого ещё грома, где-то там, в неведомом краю, распугивающего прыткую лесную птицу, и, наконец, помешкав, спросил:
— А ты знаешь, откуда берётся дождь?
Кристиан недоумённо приподнял брови.
— Ясен пень, — фыркнул. — Оттуда и берётся, куда ты сейчас глазеешь. С неба, стало быть.
Вит, нахально хлопнув мужчину по руке так, точно они с добрый десяток лет пробыли славными друзьями-товарищами, снисходительно хохотнул.
— Вот я и думал, что ты так ответишь. Но нет же! Вовсе нет. То есть да, но… Я имею в виду, знаешь ли ты, откуда он берётся на самом деле?
Кристиан мрачно качнул головой — подобные разговоры ему не шибко приходились по душе.
— И знать не хочу.
— Ну как же это так? — Притворное расстройство было вязким на ощупь и горьковатым на вкус. Правда, мнение нового знакомого Вита интересовало не то чтобы особенно сильно. — Думаю, ты просто упрямишься, потому что стеснительный или гордый. Или стеснительный и гордый… В общем, смотри. В чудесных восточных странах, которых я никогда не видел в глаза, рассказывают, что…
— Откуда ты знаешь, что они там рассказывают, если сам в них не бывал? — угрюмо спросил Кристиан, тут же, впрочем, поняв, что спросил зря, потому что напоролся на ещё более снисходительный и раздражающе неприятный зрак, задевший внешнюю оболочку сердца острой осиновой занозой.
— Книги я читал. Книги. Штуки такие, в которых чёрным по белому о всяком разном на свете написано, — усмехнулся Вит. — Их у него много-много, ты даже не представляешь, сколько! И книги эти, как известно, говорят сущую правду, даже если иногда ту и приукрашают слегка.
— Да знаю я, что такое эти твои книги, балбесище… Ты мне лучше скажи, у «него» — это у кого именно? — вопреки безмолвно даденной самому себе клятве больше ни о чём мальчишку не спрашивать, Кристиан продолжал старательно ту нарушать.
— У моего учителя.
Ему показалось, или юное синеглазое лицо при этих словах побелело, покрылось мертвецким восковым лоском, а глаза будто разом запали, очертив мятыми синюшками нижние веки?
Вит же уже отнюдь совсем не радостно, не так бодро и гораздо более отрешённо продолжил торопливо говорить:
— В книгах этих рассказывается, что где-то на Луне живёт некий Ворон. Он очень добрый, очень мудрый и очень-очень одинокий, поэтому, дабы не погибнуть от разрывающей денно и нощно сердце тоски, он разводит там сады.
— Что, прямо на Луне? На той самой, которая висит тут над нами?
— Да. Ворон о-очень-очень большой и носит воду для полива из лунного родника в клюве. Когда же он начинает выливать её на цветы, вода просачивается и падает на нас тем, что мы принимаем за дождь… Забавно, правда?
Колдун, по-кошачьему прищурив ресницы, перевёл взгляд на своего попутчика; в озёрных кувшинках загадочных глаз качнулась тонкотелым зёрнышком проклюнувшаяся в стебельке надежда, но…
— Нет. Ничего забавного в этом нет, — отрезал вишнеглазый мужчина, насупившись, кажется, только сильнее. — Выходит, у нас тут дождь льётся исключительно потому, что где-то терзается тоской большая унылая птица?
— Да, вроде бы всё именно так и есть. Но от этого он ещё более ценен, не правда ли? Дождь, я имею в виду.
— Да плевать я на его ценность или не ценность хотел. Что, если однажды ему просто надоест сидеть со своими немыми цветами и он улетит, этот твой ворон? Что будет тогда? Мы тут все помрём, получается, от засухи и жажды, или… — Кристиан, и без того не привыкший говорить того, что зачем-то говорил сейчас, резко и болезненно запнулся да с концами потемнел лицом, краем глаза увидев, как бесноватые губы смеющегося над ним мальчишки обрисовала ласка светящейся ландышем улыбки. — Что ещё? Что я не так тебе сказал и что ты так на меня смотришь?
— Да ничего же совсем. Правда. Просто ты, оказывается, очень ранимое существо, да, Кристидруг? А с виду вот и не скажешь.
Колдун над ним не издевался, не насмехался — Кристиан хорошо это чувствовал, но всё равно вспылил, отвернулся, рыкнул нечто невразумительное и звереватое…
И там же вдруг наизнаночно остановился, с непониманием и заклокотавшей под горлом тревогой уставившись на огромного крапчатого ястреба, без всякого страха опустившегося на ветку ближайшей сосны.
Ястреб этот вывернул голову, прищёлкнул хищным медным клювом, моргнул желтизной дальнозорких глаз. Кликнул протяжной ночнующей ведьмой с танцующих вереском пустырей, распушил окрылённые перья, а после взял и спрыгнул на пригорок из поваленных сучьев, устремив на двух застывших странников внимательный осмысленный взгляд. Хотя, пожалуй, даже не столько на них обоих, сколько на одного лишь…
Вита.
Проследив за этим и запнувшись на впалых подснежных щеках, Кристиан с глухим запозданием сообразил, что юноша всё минувшее время являл вполне себе здоровый оттенок — сейчас его бледность стала сравнима разве что с гулкой ледовой зимой, разлитой по пустошам бочонком растоптанных сливок.
Вит под не отпускающим птичьим взглядом попятился. Оступился, едва не полетев спиной навзничь. Ухватился пляшущими туда и сюда глазами за Кристиана — на долю секунды мужчине почудилось, будто в тех натянулась тугими медвежьими жилами упрашивающая мольба, но ястреб тут же кликнул снова, и мольба эта сменилась кошмарным красным страхом, беспробудной обречённостью…
Потом — ошеломляющим повальным смирением.
Подёрнувшиеся мальчишеские губы, выглядящие так, точно от них отобрали все животворящие соки, обрисовал изгиб виноватой лживой улыбки. Пальцы, подрагивая из самого окостеневшего нутра, вынули из сумки странный мелкий камушек — вроде бы простой, гладкий и по-речному чёрный, он вдруг разгорелся приглушённым мышьяковым сиянием, распугивая по елям да соснам насторожившую уши темень.
— Я знаю, что обещал не колдовать при тебе, Кристидруг… — тихо-тихо пробормотал незнакомо изломанным голосом юноша, стремительно потупив взор, — но иначе я не смогу возвратиться этой ночью домой…