Шатров представил нас, как опергруппу, но похоже, наши звания вовсе не волновали несчастную мать. Проведя нас в комнату с тремя узкими диванчиками и кивнув нам на один из них, самый продавленный, она села на другой и, же не дожидаясь расспросов, начала монотонно рассказывать про роковой звонок в четверг вечером.
Я аккуратно села на краешек, рядом плюхнулся Гена, немного поколебавшись, на широкую боковую ручку сел Шнайдер. Оперативник остался стоять возле Татьяны Кукиной, как бы слегка нависая сверху. Судя по его напряженному лицу, все, что она говорила, он уже читал в рапортах, но согласно кивал, ничем не выдавая своего нетерпения. Наконец, Татьяна Кукина закончила рассказ.
— Скажите, а назавтра вы говорили с дочерью? Она спросила кого-то про этого Виктора Сиднева?
— Да, говорила, — она кивнула головой, как механическая кукла, и без выражения продолжала: — Она спросила подруг, и даже учителя. Подруги сказали, что слышали фамилию, видимо, точно рядом живет или раньше жил. Учитель просто сказал, что знает.
— Но… — Шатров еще более напрягся. — Детей и учителей опрашивали оперативники. Но нигде не сказано, что они знали звонившего!
— Я не знаю, — женщина отвечала все так же монотонно, после длительных пауз, похоже, она была под какими-то транквилизаторами. — Мне ее подруга сказала, что никто не говорил, что точно знает. Просто фамилия знакомой показалась.
— Ясно, — растерянно кивнул Шатров. — Назовите фамилию подруг Кристины и учителей тоже. Особенно того, кто подтвердил личность Сиднева.
— Подруг назову, — согласилась она после очередной паузы. — Про учителя не знаю. Сами спросите.
— Да, конечно. Теперь расскажите, что дальше произошло в пятницу.
— Но я уже… все рассказала. Ваши люди уже столько раз… спрашивали.
— Татьяна Степановна, дело поставлено на контроль прокуратуры, — мягко ответил Шатров. — Теперь вашу дочку на самом деле будут искать. Пожалуйста, расскажите еще раз все, что вспомните.
Несчастная мать довольно долго молчала, потом неуверенно начала:
— Я даже точно не помню… Я Верочке с уроками помогала, я всегда вечерами это делаю. И тут вбегает в кухню Кристина, крикнула, что за ней Сиднев приехал, она позвонит мне сразу, как доедет до его квартиры. И убежала.
— И вы не выглянули в окно? — мягко, но настойчиво продолжал Шатров.
— Нет… то есть да, выглянула. Но темно же там, фонари от дома далеко. Какая-то машина вроде маячила вдалеке, дочка к ней побежала. Но меня уже спрашивали… темная машина, не знаю марки, я ее вообще не рассмотрела!
Я обернулась и посмотрела на Шнайдера. Гена тоже аж привстал, в упор разглядывая нашего гипнотизера, и даже Шатров с некоторым сомнением поглядел на него. Тот смотрел себе под ноги, и лишь отрицательно помотал головой. В глубине души я тоже понимала бесполезность сеанса — если женщина видела лишь темный силуэт машины, колдуй не колдуй — только силуэт она и сможет вспомнить.
— И дальше вы ждали звонка от Кристины, — утвердительно сказал Шатров. — Когда вы забеспокоились?
— Я времени не засекала, — сбивчиво начала Татьяна. — Я пока уроки за дочку делала, мне казалось, вообще пять минут прошло. А потом Верочка говорит, что спать хочет, умирает. Я и поглядела на часы — половина двенадцатого! Я думала, может, Кристина звонила, а мой мобильный барахлил, такое бывает. Начала сама ей звонить…
Ее голос прервался, и она застыла, глядя словно внутрь себя. Зрелище было жутким, мне стало физически плохо, и так хотелось немедленно уйти, покинуть эту комнату, словно переполненную чужой скорбью…
— Я понял, не продолжайте, — мягко сказал Шатров. — Теперь давайте об открытке.
В полиции мне сказали, что наверняка Кристина… знала, кто ей звонил. Обманула меня, и сбежала с любовником… и даже девочек, подруг ее, опрашивать не стали. Я сама по школе ходила, ко всем с вопросами лезла. А через несколько дней смотрю, из почтового ящика что-то торчит. Я почту даже проверять в те дни забывала, ящик переполнен. Думала, опять реклама какая-то. А там рыбка на открытке, жуткая такая, с открытым ртом. И…