Я сидел за рулем своей машины, не зная, что мне делать. Я бы хотел сейчас очутиться в каком-нибудь другом месте — хоть в банке, где мне почему-то объявили о закрытии моего счета, или перед платным туалетом, страдая от поноса и не имея ни одного цента в кармане. Пусть это было бы не Монте-Карло. Но пусть я был бы старше. И еще лучше — не я, а мы оба.
Впрочем, я знал, что нужно делать. Неохотно, не желая делать этого, я повернулся к нему и, обняв одной рукой, прижал его к себе. Его горячее и мокрое лицо уткнулось мне в грудь. Так мы сидели минут пять, а потом я подвез его к дому и высадил там. После этого я поехал к себе. Позже мы ни разу не вспоминали о том, как я обнимал его. Нас никто не видел, но полагаю, что со стороны мы выглядели как парочка гомиков. Я обнимал его и не мог понять, почему так случилось, что я был единственным другом Эрни. Поверьте, тогда он был почти противен мне.
И как раз тогда я — впервые и еще неосознанно — подумал, что, может быть, Кристина тоже станет его другом. Не уверен, что мне это пришлось бы по нраву, особенно после того, как мы целый день мучились с ней.
Когда мы подъехали к обочине возле его дома, я сказал:
— С тобой все будет в порядке, Эрни? Он принужденно улыбнулся:
— Да, со мной все будет в порядке. — Его глаза грустно посмотрели на меня. — Дэннис, тебе надо было вступить в какую-нибудь благотворительную организацию. В фонд безработных, а может, в Общество по борьбе с раковыми заболеваниями. Во что-нибудь такое…
— Ах, брось ты.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Если ты имеешь в виду, что ты рохля, то мне это известно.
Из передней двери дома вырвался сноп света, а из него опрометью вылетели Майкл и Регина, — вероятно, они были готовы увидеть полицейских, приехавших сообщить им, что их сын попал в дорожную катастрофу.
— Арнольд? — громко позвала Регина.
— Ну, пока, Дэннис, — проговорил Эрни, теперь уже по-настоящему грустный. — Уезжай, хватит тебе дерьма на сегодня. — Он вылез из машины и покорно произнес:
— Привет, мам. Привет, пап.
— Где ты был? — спросил Майкл. — Молодой человек, вы хоть знаете, как перепугана ваша мать?
Эрни был прав. Я мог обойтись без сцены воссоединения семьи. Развернув машину, я увидел в зеркальце, как они набросились на него, обреченно дожидавшегося своей участи, и смешно потащили к месту расправы. В их целеустремленных действиях не было ни одного резкого движения или необдуманиого жеста. Они заботились о том, чтобы не причинить ему вреда, — он был вещью, сохранностью которой они дорожили больше всего на свете.
Я включил радио. На ультракоротких волнах все еще продолжалась программа рок-уик-энд, и «Силвер баллей бэнд» пели песню, которая называлась «Все то же самое». Слушать ее мешали помехи в эфире, и я настроил приемник на матч с Филадельфией.
Филадельфия проигрывала. Можно было спокойно ехать домой.
7. ПЛОХИЕ СНЫ
Когда я приехал домой, мои отец и сестренка сидели на кухне и ели сандвичи с жженым сахаром. Я сразу почувствовал голод и вспомнил, что еще не ужинал.
— Где ты был. Босс? — спросила Эллани, не отрывая глаз от «16», «Крим», «Тайгер бит» или чего-то в этом роде. Она называла меня Боссом с тех пор, как я в прошлом году открыл Брюса Спрингстина и сразу стал его поклонником. Предполагалось, что это прозвище подходило мне больше всего.
В четырнадцать лет Эллани уже начинала уходить из детства и превращаться в полноценную американскую красавицу — высокую, темноволосую и голубоглазую. Но летом 1978 года она обладала всеми особенностями заурядного подростка. В девять она начинала с Донни и Мэри, в одиннадцать переключалась на Джона Траволту (однажды я по ошибке назвал его Джоном Револтой, и она так расцарапала мне шею, что срочно понадобился лейкопластырь. — не спорю, я был поделом наказан). В двенадцать она увлеклась комиком Диком Шоном. Затем наступило время Энди Джибба. Под конец она дала волю самым зловещим своим наклонностям, и тогда на смену всем пришли монстры тяжелого рока, такие как «Дип пепл» или новая группа «Стикс».
— Я помогал Эрни поставить на ремонт его машину, — сказал больше для отца, чем для Эллани.
— Опять этот урод, — вздохнула она и перевернула страницу своего журнала.
Внезапно я почувствовал сильное желание вырвать журнал из ее рук, разорвать, а клочки швырнуть ей в лицо. Не знаю, вероятно, мне просто нужно было на ком-то отыграться за все стрессы прошедшего дня, но к ним чуть не прибавился еще один. На самом деле Эллани не считала Эрни уродом: она всего лишь пыталась влезть в мою шкуру. Но в течение последних часов я слишком часто слышал, как Эрни называли уродом. Господи, его слезы еще не высохли на моей рубашке, и, может быть, я сам немного чувствовал себя уродом.
— Чем сейчас занимаются «Кисе», дорогая? — ласково спросил я. — Написала любовное послание Эрику Эстраде? «О Эрик, я умираю без тебя, у меня всякий раз начинается сердечный приступ, когда я представлю, как твои толстые жирные губы прикасаются к моим…»
— Tы — животное, — холодно сказала она. — Животное, вот кто ты. — Забрав журнал и сандвич, она удалилась в общую комнату.
— Не клади их на пол, Эллани! — предупредил отец, немного смазав торжественность ее ухода.
Я открыл холодильник и достал из него банку говяжьих консервов. Затем налил себе стакан молока и устроился за столом.
— Он купил ее? — спросил отец.
Сейчас он консультант по мелочам в — Эйч-энд-Эйр. Раньше он работал финансовым поверенным в самой крупной архитектурной фирме Питсбурга, но после инфаркта должен был уйти оттуда. Он хороший человек.
— Да, купил.
— Она и вправду так плоха, как ты говорил?
— Хуже. Где мама?
— Творит.
Мы оба прыснули со смеху, а потом устыдились этого и стали смотреть в разные стороны.
Моя мама всю жизнь работала зубным врачом, но четыре года назад открыла в себе талант писательницы. Она стала сочинять стихи о цветах и рассказы о добрых старых людях, доживших до осенней поры своей жизни. Иногда, правда, она переходила на реалистический жанр и производила на свет какую-нибудь историю о молодой девушке, сначала искушаемой желанием попытать счастья, но потом решающей, что было бы неизмеримо лучше сохранить ЭТО до брачного ложа. Как раз летом она записалась на писательские курсы в Орлике — где преподавали Майкл и Регина — и теперь составляла книгу, которую назвала «Рассказы о Любви и Красоте».