Но я не простила. Наоборот, вдруг припомнилось все, что когда-то было. Однако, я не собиралась расправляться с ней физически. Однажды она позвала меня на свой юбилей. Я приехала. Даже не знаю почему. Наверное, мне было приятно видеть, как она расстилается передо мной. Я даже готова была платить ей и ее дорогим деткам за все это деньги. Я приехала позже всех, но, когда вошла в зал, тетя представила меня как горячо любимую и самую уважаемую племянницу, хотя я и была у нее единственной племянницей, но это никого не интересовало. Я как настоящий граф Монте Кристо подарила ей кольцо с бриллиантом. А когда она позвала меня к ней пить чай в следующий раз, я снова приехала и уже начала получать удовольствие от того, как тетя стелилась передо мной. Как облизывала мне ноги, и мне стало ее жаль еще больше.
С тех пор тетя стала какой-то забавой. Когда я уставала, то вечерком наведывалась к ней, как на бесплатный энергетический массаж души. Мне было приятно следить, как она деградирует, и насколько долго она может так деградировать.
В тот день, я в очередной раз забрела в магазинчик старого типа, где продавщица пряталась за прилавком, выдавая товары. Я хотела купить тортик к чаю, чтобы поехать к тетке.
Я вошла в магазин и заняла место в очереди к кассе. Передо мной стоял невысокий дедок в старой "Аляске" и поношенной кроличьей шапке-ушанке. Он медленно пододвинулся к кассе, когда очередь продвинулась, и взглянул на прилавок с колбасами, а потом посмотрел на меня. Я увидела его серые мокрые глаза, которые почему-то улыбались, или мне так казалось, но я поняла, что ошиблась. Он вынул из кармана скомканный платок и поднес его к глазам, вытерев слезы. Уже позднее я подумала, что эти слезы могли быть не от собачьего холода, а от чего-то другого.
В магазине было шумно и стояло много охранников, но больше всего мне не понравилось, что они смотрят именно на тех, кто вовсе не заслуживает, чтобы на них так смотрели. Дедок попросил у продавщицы булку хлеба и пачку масла. Она подала и выбила чек, подергиваясь нервно. Дедок вынул из кармана мятые и потемневшие 100 рублей и протянул продавщице, она взяла их и переключилась на меня.
В тот момент я что-то ощутила. Мне вдруг стало неважно, одета ли я хорошо или нет, и неважно, есть ли у меня в кармане такие же 100 рублей или больше, мне почему-то вдруг стало на все плевать. Как будто молния сверху ударила. Я на минуту выпала из окружения, неся торт просто вышла на улицу и пошла дальше. А тот дедок странным образом шел впереди меня, и снег хрустел под его костылем. Он зашел в тот же дом, куда надо было и мне.
Тетя с удовольствием разрезала торт, который я купила. Мы посидели, и она, раздухоренная сладким угощением, завалилась на диван и стала глубоко вздыхать и жаловаться на судьбу. Я села рядом. Она завела беседу о жизни, о том, сколько пришлось на ее долю. Мне было интересно послушать. А потом я вышла из дома и в странных чувствах направилась к себе домой.
В выходные она снова позвонила и пригласила меня. Я засобиралась, но тут ко мне подошел дядя Женя и сказал:
— Кристиночка, не надо, не езди.
Я спросила, почему.
Он ответил:
— Не надо, брось, она за свое ответит перед Богом, а ты ее мучить брось.
— Дядюшка, милый мой, да кто ж ее мучает?
— Кристинка, слышь, ты меня послушай, оставь. Бог ей судья, а ты себе греха заработаешь!
— Да что ты, дядя Жень! Она же сама себя губит. А где Бог-то твой? Долго ждать, пока он сообразит, кого за что наказывать надо. И улыбнулась, закрывая сумочку.
— Кристина-Кристина! Я тебя этому не учил. Откуда ж ты такая?
— Какая, дядя Жень? Какая? — Улыбаясь, спросила я и выбежала из дому.
А на следующий день, собрались с друзьями, гуляли на дне рождения. Поэтому утром я искала подарок, и обегала кучу магазинов. Проходили с подругой и мимо церквушки, там обычно всегда было людно, много нищих на паперти, но в тот день всего одна женщина сидела. Мы, счастливые, насыпали ей мелочи, она сидела молча, не смотря в глаза, но когда ей в ладонь мои монетки посыпались, тогда она резко подняла голову и взглянула на меня, сказав:
— Хорошо, что ты пришла. У тебя и имя такое, Кристина, христианка, верующая. Верить ты должна, верить.
Я улыбнулась:
— Вы меня знаете?
— Зачем же знать, все же на лице написано. — И снова опустила глаза.
Я тоже застыла, думала о чем-то, о словах ее, не понравились они мне, и тут подруга меня за руку дернула, сказала:
— Пошли, ты что?
— Да ничего, как-то странно все это.
— Да! Мало ли что сказала? Они здесь вообще должны сидеть, только добро людям говорить, возле церкви ведь, это я понимаю, если злыдня какая-то где-то подловила, да чушь наплела, а они тут возле церкви — люди другие.