— Ну, ты этого наверняка знать не можешь. Похвально, конечно, что ты за нее заступаешься. Ей повезло с такой подругой. Но я кое-что недавно слышал.
— Ну так вот, можешь мне поверить: это все грязная ложь.
— Нет, Молли, не могу. Мне один парень даже написал о ней.
Я прижала пальцы к горлу, стараясь удержать крик, подавить боль.
— Потом еще кое-что. Ты и сама знаешь, что она склонна к алкоголизму.
— И ты знал об этом, когда начинал ухаживать за ней, не так ли?
— Да, знал, Молли, признаю, но я думал, что смогу отучить ее. Но обо всем остальном я не знал, и я еще не такой круглый дурак. Я видел слишком много ребят, которые вляпались в такое. Чтобы это случилось со мной?
— Ты вляпаешься во что-нибудь и похуже, уж можешь мне поверить, Тед. Кристина хорошая девушка. Просто ей довелось хлебнуть через край. Беда в том, что она слишком наивна: рано или поздно какая-нибудь сволочь должна была обмануть ее.
Воцарилось молчание. Крепко закрыв глаза, я размышляла, что же мне делать.
— Прости, что мне приходится говорить тебе такое, Молли, — вновь послышался голос Теда. — Ты стреляный воробей, которого трудно провести, но мне кажется, что и ты попалась на ее удочку.
— Что ты имеешь в виду?
— Да поверила этим ее сказочкам про девственность. Ты ведь не знала, что она этим занималась и со своим братом, а?
— Что! Кто это сказал, черт побери!
— Было написано в том письме.
— И ты поверил?
— Когда узнал, что и все остальное тоже правда, — поверил. Учти, я не сразу принял это за чистую монету, сначала навел справки. Но когда все факты совпали — почему я должен их игнорировать?
— Не знаю, кто послал тебе то письмо, но этот тип — сукин сын.
— Это как посмотреть. Вероятно, он пытался оказать мне услугу — этого ты не можешь отрицать, хотя она твоя подруга.
Едва дыша, я медленно села на стул. В ушах у меня звенело, и я поспешно опустила голову, опасаясь, что еще чего доброго грохнусь в обморок. Из комнаты по-прежнему доносились голоса Молли и Теда — тот все еще протестовал, потом послышались шаги Молли; она направлялась в сторону кухни. На пороге она остановилась. Вероятно, до нее дошло, что я заходила: с тех пор как уехал Додди, никто, кроме меня, не мыл за нее посуду. Потом она шагнула в кухню. Когда, по моим расчетам, она должна была оказаться возле раковины, я слегка приоткрыла дверь и отчаянно махнула рукой, давая понять, что ей надо срочно выпроводить Теда. Увидев меня в углу, Молли вздрогнула от неожиданности, после чего ее лицо залила краска сострадания и тревоги. Это было уже слишком, и я с силой сунула в рот носовой платок, чтобы не разрыдаться.
Не знаю, что Молли сказала Теду, но через несколько минут она вернулась в кухню, и я почувствовала, что ее руки поднимают меня. Когда я встала, она обняла меня.
— Ну-ну. Ужасно не повезло тебе, девочка, черт побери. Но вообще-то хорошо, что ты от него избавилась. Ну, ну, успокойся. Пойдем, посидишь, я принесу тебе чего-нибудь выпить. Ну, перестань же… не надо так. Говорю тебе, он этого не стоит. Ни один из этих сукиных сынов этого не стоит.
Несколько минут спустя она подала мне стакан виски. Я большими глотками опорожнила его и, задыхаясь, пробормотала:
— М-мож… можно мне еще, Молли?
И она налила мне еще.
Глава восьмая
Констанция резко повернулась и решительно направилась к двери.
— Ни о чем я его не просила!
— Наверное, просила.
Я смотрела ей вслед. Кажется, даже осанка дочери выражала возмущение. Сзади она походила на мальчишку: джинсы, джемпер, короткая стрижка. Ей исполнилось пятнадцать; за два месяца до описываемых событий она окончила школу и получила работу на фабрике электротоваров. Я повернула голову и устремила взгляд на пианино, стоявшее в углу комнаты и выглядевшее там очень неуместно. Оно было уже не новым, но и не старинным — с изящным узором и подсвечниками, — и потому смотрелось вполне современным. Потом я взглянула на Сэма; он тоже уставился на пианино.
— Я думала, это ты для нее постарался, иначе ни за что бы не позволила поставить его в нашем доме, — пробормотала я.
Сэм поднес руку ко рту и укусил костяшку пальца.
— Если бы я знал, что ей так хочется пианино, я бы достал для нее. Но она никогда и не упоминала мне о пианино.
— Что мне теперь делать? Послать его обратно?
— Бесполезно. Зная его, могу себе представить, что оно так и останется стоять на улице, да и Констанция огорчится. В итоге ты же и будешь виновата.
Это уж как водится. Не то чтобы я не заслужила этого за последние десять лет, но эта проблема касалась только меня. В последнее время я всегда говорила себе, что это касается меня, и только меня. Я покупала выпивку на свои деньги. Я много работала и, как ни странно, была нарасхват. В прежние времена домработницы не пользовались особым спросом, но теперь они стали таким подспорьем в домашнем хозяйстве и столь редким явлением в наших краях, что могли запросто потребовать за час, проведенный на кухне, столько же, сколько получал рабочий за час на фабрике. Но большинство девушек все же предпочитали ходить на фабрику, поэтому я зарабатывала хорошо — хватало и на выпивку. Но несмотря на то, что пила я регулярно, я почти никогда не пренебрегала своими домашними обязанностями и никогда не забывала о Констанции — разве что в иной субботний вечерок. Как я ни сдерживала себя в течение недели, но так и не могла — да и не хотела — перебороть свою слабость и отправлялась посидеть в «Корону». Это была моя единственная радость, и я жила только от уикэнда к уик-энду. Я уверяла себя, что моя привычка никому не приносит вреда, постоянно повторяя, что большинство женщин, переживших то, что пришлось вынести мне, тоже бы скатились в такую яму. Я хорошо понимала, что большинство окружающих так и считает. Все полагали, что я живу с Сэмом, разумеется, тайно. Но кто мог разубедить их? Он мог питаться в доме миссис Паттерсон и ночевать там, но все остальное время проводил в нашем доме. Ростом он был не выше меня, но приобрел все черты, привлекающие женщин в мужчинах: у него была широкая кость, приятное лицо и такой же приятный голос.