– И что, они просто… сдались? – Времени до начала рабочего дня оставалось впритык, но я должен был все выяснить.
– Не просто. Я пообещал им, что найду для Кристины гараж и не повезу ее на техосмотр без их разрешения.
– Ты надеешься его получить?
Арни одарил меня мрачной улыбкой – одновременно уверенной и зловещей. Так должен улыбаться бульдозерист перед тем, как снести самый сложный участок забора.
– Получу, – ответил он. – Когда надо будет, получу.
И знаете что? Я ему поверил.
4. Арни женится
Я помню тот день,
Когда выбрал ее среди всех прочих колымаг,
И сразу сказал:
«Она – призовой скакун, а не ишак!»
В тот вечер мы могли взять два часа сверхурочных, но отказались. Получили чеки и сразу поехали их обналичивать в либертивилльский филиал Сберегательного банка Питсбурга. Вернее, я-то большую часть денег сбросил на сберегательный счет, пятьдесят долларов перевел на чековую книжку (я казался себе на удивление взрослым уже потому, что обладал ею, – впрочем, это ощущение быстро теряет новизну), а наличными взял только двадцатку.
Арни снял все наличные, какие у него были.
– Вот. – Он протянул мне десять баксов.
– Нет уж, оставь себе. Скоро у тебя каждый пенни будет на счету. Эта развалюха быстро тебя разорит.
– Возьми, пожалуйста. Я не люблю быть должником, Деннис.
– Да я серьезно, оставь себе.
– Возьми! – не унимался он.
Ну я и взял. Правда, доллар сдачи ему все-таки впихнул, как он ни артачился.
По дороге к Лебэю Арни разошелся: включил радио на полную громкость и весело отстукивал ритмы то на собственных коленках, то на приборной доске. Заиграла песня «Грязный белый мальчик» группы «Форейнер».
– История моей жизни, дружище, – сказал я, и он громко расхохотался.
Арни вел себя как человек, у которого жена вот-вот родит ребенка. В конце концов до меня дошло, почему он так нервничает: боится, как бы Лебэй не успел продать тачку другому покупателю.
– Арни, успокойся. Она никуда не денется.
– Да я спокоен, спокоен. – Он одарил меня широченной и насквозь фальшивой улыбкой. В тот день лицо у него «цвело» как никогда, и я стал гадать (не в первый и не в последний раз), каково это – быть Арни Каннингемом и жить с этим лицом, сочащимся гноем каждую секунду, каждую минуту жизни…
– Тогда хорош потеть и ерзать! Дыру на штанах протрешь.
– Не протру, – ответил Арни и снова забарабанил по приборной доске, просто чтобы показать, какой он веселый и беззаботный.
За «Грязным белым мальчиком» включили песню той же группы «Герои музыкальных автоматов». То была пятница, и на FM-104 крутили «Блок рока». Когда я вспоминаю тот год – последний учебный год в школе, – мне иногда кажется, что он весь был сложен из этих блоков рока… а еще из постепенно набирающего силу сверхъестественного ужаса.
– Что в ней такого? – спросил я. – Что ты нашел в этой машине?
Арни долго сидел молча, разглядывая Либертивилль-авеню, а потом вдруг выключил радио быстрым щелчком, задушив «Форейнер» на полуслове.
– Не знаю точно, – ответил он. – Может быть, дело в том, что я впервые в жизни – с тех пор как мне стукнуло одиннадцать и у меня появились первые прыщи, – я увидел нечто настолько безобразное и отвратительное, даже хуже меня. Ты это хотел услышать? Такой ответ укладывается в рамки удобного, знакомого и понятного?
– Да брось ты! Это я, Деннис, помнишь меня?
– Помню, – отозвался он. – И мы все еще друзья, верно?
– Насколько мне известно, да. Но при чем тут…
– Значит, мы не должны друг другу врать – в этом суть любой дружбы, если я правильно понимаю. Так что признаюсь: это не пустой треп. Я знаю, как ко мне относятся люди. Чем-то я их отталкиваю, сам того не желая. Понимаешь?
Я неохотно кивнул. Как сказал Арни, мы – друзья, поэтому должны быть предельно честны друг с другом.
Он тоже кивнул – как ни в чем не бывало.
– Остальные… и даже ты, Деннис, вы не всегда понимаете, что это значит. Уроды по-другому смотрят на мир. Нам сложнее шутить, сложнее даже просто оставаться в своем уме.