Родители оказались дома: Регина собирала очередной дурацкий пазл (примерно шесть тысяч шестеренок и гаек на белом фоне – я бы сошел с ума уже через пятнадцать минут), а Майкл слушал музыку в гостиной.
Почти сразу я начал проклинать себя за то, что позарился на торт с молоком. Арни сообщил родителям новость, показал расписку… И грянул гром.
Следует понимать, что Майкл и Регина были преподавателями до мозга костей. Твори добро и спасай жизни, такая у них была установка. Это означало, что они без конца устраивали пикеты: в начале 60-х – в поддержку расовой интеграции, затем против войны во Вьетнаме, потом был Никсон и вопросы расового равноправия в школах (они могли часами цитировать судебное заключение по делу Ральфа Бакке, пока ты не засыпал), жестокое обращение с детьми, полицейский произвол… И еще они очень любили говорить. Почти так же, как протестовать. Они могли всю ночь напролет беседовать о космической программе, дискутировать об образовательной реформе, проводить семинары об альтернативных видах топлива – в общем, чесать языками по любому поводу. Оба бог знает сколько часов провели на всевозможных горячих линиях – для жертв изнасилования, наркоманов, сбежавших из дома детей… Ах да, и не забудьте про старую добрую «Позвони и живи», где любой самоубийца всегда может услышать ласковое: «Не надо, дружище, у тебя еще остались важные дела на космическом корабле под названием «Земля». Двадцать или тридцать лет преподавания в университете – и ваш речевой аппарат будет готов к работе по первому сигналу, совсем как собаки Павлова, начинающие истекать слюной при звуке колокольчика. Возможно, вы даже будете получать от этого удовольствие.
Регине (они настояли, чтобы я называл их обоих по имени) было сорок пять, и она обладала удивительной, холодной, полуаристократической красотой – то есть умудрялась выглядеть благородно даже в синих джинсах, из которых почти не вылезала. Специализировалась она на английском, но, разумеется, когда преподаешь в университете, этого недостаточно (все равно что на вопрос, откуда ты родом, ответить: «Из Америки»). Она отточила и откалибровала свою специальность до такой степени, что ее можно было сравнить с меткой на экране радара. Регина занималась ранними английскими поэтами и написала диссертацию о Роберте Геррике.
Майкл преподавал историю. Вид у него был скорбный и меланхоличный, совсем как музыка, которую он слушал на своем магнитофоне, однако я бы не сказал, что он всегда грустил. Порой я сравнивал его с Ринго Старром (когда битлы впервые приехали в США, один репортер спросил его, всегда ли он такой грустный. Ринго ответил: «Нет, у меня просто лицо такое»). Вот и у Майкла было такое лицо. Тонкое, худое, очки в толстой оправе… Словом, он напоминал карикатурного профессора – причем шарж был отнюдь не дружеский. Волосы недавно начали редеть, и еще он отпускал чахлую козлиную бородку.
– Привет, Арни, – поздоровалась Регина, когда мы вошли. – Привет, Деннис.
Больше мы в тот день ничего приятного от нее не услышали.
Получив по стакану молока и тарелке с тортом, мы уселись за стол. В духовке готовился ужин, и, должен сказать, пах он прямо-таки отвратительно. Регина и Майкл некоторое время назад увлеклись вегетарианством, и сегодня, похоже, она решила испечь запеканку из морской капусты или что-то в этом духе. Только бы меня не пригласили ужинать…
Музыка в гостиной замолкла, и в кухню вошел Майкл. На нем были шорты – обрезанные джинсы, – и выглядел он так, словно только что похоронил лучшего друга.
– Опаздываете, мальчики. Что-то случилось?
Он открыл холодильник и принялся искать в нем что-нибудь съестное. Похоже, запеканка из морской капусты его тоже не манила.
– Я купил машину, – сказал Арни, отрезая себе еще кусочек торта.
– Что ты сделал?! – тут же донесся крик его матери из соседней комнаты.
Она резко встала и ударилась бедром о ломберный столик, на котором собирала пазл. За звуком удара последовал тихий стук осыпающихся на пол деталей. В этот самый миг я пожалел, что не поехал сразу домой.
Майкл Каннингем пристально смотрел на сына, зажав зеленое яблоко в одной руке и картонку с простым йогуртом в другой.
– Шутишь?
Почему-то я только сейчас заметил, что его бородка – которую он носил с 1970-го – изрядно поседела.
– Арни, это ведь шутка, да? Скажи, что это шутка.
Вошла Регина – высокая, элегантная и сердитая. Ей хватило одного внимательного взгляда на Арни, чтобы понять: он не шутит.
– Ты не мог купить машину. Что ты несешь? Тебе семнадцать лет!