Когда она входит в казарму отделения, Прист и Бейкер сидят там и играют за столом в карты.
— Вы двое в порядке? — спрашивает она.
— Ага, — говорит Прист. Он проводит пальцем по лбу, где тонкая бледная линия отмечает сросшуюся рану. — Несколько отметок тут и там. Хуже всего пришлось Грейсону и сержанту.
— Хуже всего пришлось Стреттону и Патерсону, — говорит Джексон. — Что там с Хансен?
— У неё повреждён плечевой сустав, — говорит Бейкер. — Три недели реабилитации.
— Мы на лёгком дежурстве, — говорит Прист и встаёт со стула. — Старшой говорит, что мы будем вне строя до тех пор, пока отделение не пройдёт разбор полётов и психологическую оценку.
«Конечно», — думает Джексон. — «Они и близко не подпустят нас к заряженному оружию, пока психиатры и офицеры Разведки нас не проверят».
— Старшой сказал, что ты была в увольнительной на неделю, — говорит Бейкер.
— Была, — говорит она. — Хватило меня ненадолго. Не хрен там делать.
— Так что же нам делать сейчас?
Джексон открывает свой шкафчик и достаёт нож и точильный камень. Затем она обходит стол и садится на стул, который только что освободил Прист.
— Мы снова вернёмся на линию огня, — говорит она. — Простой не будут длиться вечно.
На следующее утро она проходит медицинское освидетельствование. Один из постоянных врачей МедКорпуса ТА осматривает Джексон, проверяет медицинские данные с её брони и объявляет её физически годной для неограниченной службы, как будто она не могла определить это сама. Психологическая оценка и разбор полётов Разведкой одинаково поверхностны и необстоятельны, стандартная психиатрическая чушь типа «как вы себя чувствуете?», а какой-то мозгоправ-недоучка ставит галочки на бланке. Она даёт ему ответы, которые, как она знает, позволят ему сделать нужные отметки в нужных местах.
Разбор полётов в Разведке вообще не имеет никакого смысла. Камера её шлема запечатлела всё гораздо надёжнее, чем её память.
— Сорок три, — говорит ей на разборе офицер разведки батальона.
— Извините, сэр?
— Сорок три убийства, — говорит он. — Ваш счёт в Детройте. Все — действительные убийства вооружённых противников. Вы хорошо поработали.
Должно ли это было заставить её чувствовать себя лучше, почувствовать гордость или чувство выполненного долга? Может быть, это облегчило бы её совесть? Во всяком случае, это производит противоположный эффект. Это были не солдаты чужой армии. Это были сидящие на социальном пособии крысы, без доспехов и в основном с древним оружием. Возможно, они оказались победителями, потому что их было тысяча против четырёх отделений, но они дорого заплатили за свою победу, если бы остальная часть роты убила столько же, сколько Джексон. В следующий раз, когда ТА пойдёт туда, их будет больше, и они будут гораздо более решительны, потому что теперь они знают, что могут победить. Они почти получили десантный корабль с полным арсеналом и загруженными подвесками. У Джексон нет сомнений, что они попытаются ещё раз. Она бы так и сделала.
Нет, на это нельзя смотреть иначе, как на катастрофу. Возвращение в то место уже никогда не будет прежним. С таким же успехом это могла быть и другая страна.
Джексон знает, что если она расскажет об этом офицеру Разведки, то это ничего не изменит. Похоже, что все штабные офицеры живут в другой реальности, со своим языком, обычаями и законами физики. Какая, к чёрту, разница, что она убила сорок три из этих жрущих дерьмо, свирепых канализационных крыс? Их там ещё миллионы.
Ровно через неделю после Детройта, командир роты вызывает Джексон к себе в кабинет.
— На данный момент ты самая старшая по званию в своём подразделении, — говорит ей капитан Лопес, когда она садится в предложенное им кресло.
— Да, сэр, — отвечает она. — Сержант Феллон ещё не вернулась из Великих Озёр.
— И не вернётся, по крайней мере, какое-то время. В любом случае, у меня приказ отправить людей на похороны. Я посылаю лейтенанта Уивинга на похороны рядового первого класса Патерсона. Я еду на похороны Стреттона. Я хочу, чтобы вы сопровождали меня, как представитель его отделения. Пошлите с лейтенантом ещё одного рядового. На ваш выбор.