Ну, хорошо. Положим, мы с Вовкой откажемся. Положим, и Мендельсон откажется. Чисто теоретически. Но тогда другие станут претендовать, у которых средний балл выше вашего.
За это не беспокойся. Это я беру на себя.
Ну ладно, – сказал Леша, – Вовки нет. Без него такие вещи не решаются. Придет – поговорим.
А с ним уже Таня говорила.
Это был внезапный удар. Определенно, Подзорова обдумала тактику боя, и обойдя неприятеля с флангов, не оставила пути к отступлению. И теперь с улыбкой победителя, она ушла триумфатором, оставив Леше считать потери.
Предстоящий экзамен не лез в голову, и шпоры на столе вызывали отвращение. Значит, Танька переломила Суворова через свою крутую коленку. И Вовке, как галантному кавалеру, от Кивыили пришлось отказаться. Вовкино соглашательство отыграло и по Леше, который ни с кем из этой четверки не крутил, и ничем им не был обязан.
Пришел Вовка и признался, что Подзорова не врала. Таня с ним вчера говорила. Его Эстония, а заодно и Лешина, накрылась медным тазом. Придется отказываться. Ну и плевать на эту Эстонию, решили отказники. Есть около тридцати мест в Чирчик. Это под Ташкентом. Есть под сотню мест в Серверодонецк. На большой комбинат. Уж туда-то они точно попадут.
Закончились экзамены. Потерявшие какой-либо интерес к таинствам распределения, отказники его проигнорировали. Остались в общаге. Уж Северодонецк их и так не минует. Вечером Леша столкнулся в коридоре с Шабриной.
Ты едешь в Чирчик, – сообщила она.
С какой стати? – удивился Леша. Он думал, раз не пришел на распределение, автоматически скатывается до Северодонецка.
С Наташиной. Тебя же не было. Когда твою фамилию назвали, встала Соловьева и сказала, что ты поедешь в Чирчик. Вот тебя и записали, – Шабрина понимающе улыбнулась – И Соловьева едет туда.
Вот тебе бабушка и Северодонецк, подумал Леша. И никто не защитил. Никто не задал вопрос: а почему, если человек нагло плюнул на распределение, проявил полное презрение к коллективу, почему коллектив соглашается послать его в Чирчик, а не сослать в Северодонецк! Все согласились с правом Соловьевой распоряжаться его судьбой.
Вот такие пироги. Зерно для этих пирогов, было брошено в почву еще осенью, в холодном ноябре. Упало в хорошо удобренную почву теплой компании двадцатилетия Славки Варатаева. И было обильно полито вином. Гуляли у Славки на квартире. Родители его куда-то слиняли. Дали молодежи гульнуть.
Ну, было дело, потанцевал Леша с Соловьевой, а потом это плавно перешло в целование с ней в Варатаевском коридоре. Бегающие в туалет или на кухню, натыкались на них. И целующиеся укрылись от любопытных глаз в холодную и грязную парадную. И тут Соловьева себя проявила. Резво заскочила назад в квартиру и вернулась со своей шубкой и Лешиным пальто. Шубку набросила, но не застегивала. И прижимаясь к Леше, шутливо заметила, что так они, как в гнездышке. И овцы целы и волки сыты. Ну, насчет волков, это она махнула. Волки в таком гнездышке сыты не будут. Но Леша и не чувствовал волчьего аппетита на Соловьеву.
Волка ноги кормят. Леше после гулянки нужно было в два конца: сначала через пол-Москвы проводить Соловьеву, потом к себе на Сокол в общагу. Не без того, что они некоторое время в ее подъезде, таком же холодном и негостеприимном, повторили вполне невинный опыт Варатаевского подъезда. Вполне логичное завершение дня рождения, не больше, чем дань традиции. Он и не думал переходить грань, форсировать события.
Запоздно возвращаясь к себе в общагу с ощущением нормально проведенного вечера, он не чувствовал никакого желания продолжения сегодняшней одиссеи.
Спящие корпуса студгородка лежали, укрытые снегом. Он ускорил шаг, поеживаясь от холода, предвкушая, что сейчас в своей комнате он окунется в почти спартанскую, но желанную атмосферу совершенной свободы. Отряхнет со своих ног пепел отгоревшего дня рождения, тихо проскользнет мимо спящего Суворова, нырнет на свое койкоместо и заснет.
Но говорят, каждому воздастся по делам его. На перовой паре, на лекции Соловьева, сидевшая рядом с девочками, заметив входящего Лешу, подхватилась, словно по комсомольскому призыву, прошла в другой конец лекционного зала и подсела к Леше. Подсела, как родная. Леша тут же попавший под жгучие юпитеры взглядов Подзоровых– Бирюковых, уставился куда-то в пространство с каменным лицом сфинкса. И хотя пожалел, что пришел на эту пару, на которую мог бы и не ходить, но даже на микрон не отодвинулся от Соловьевой. Отодвигайся – не отодвигайся, а поцелуй не воробей, обратно не воротишь.