«— Ах, этот Свистонов, — говорили они. — Вот он интересно пишет. А кто Камадашева? Наверно, Анна Петровна Рамадашева!»
Похоже, Гиршовича занимает не столько книга Гайдабуры, сколько пьеса Вадима Собко «Киевская тетрадь», шедшая на сцене театра им. Леси Украинки в семидесятые годы. Под главными героями пьесы, подпольщиками Раисой Закипной и Максимом, подразумевались Иван Кудря и Раиса Окипная. Постановка имела успех, хотя о художественных достоинствах пьесы критика отзывалась в достаточной степени отрицательно. В сущности, Гиршович спорит не с Гайдабурой, а с В. Собко, с литературной трактовкой подпольщиков как романтических и трогательных героев.
Но желая опровергнуть прежний, навязший, что называется, в зубах дискурс, Гиршович стремительно запутывается в новых штампах и клише. Его подпольщики — прежде всего убийцы и именно убийцы. Они тяжело ранят старика-сторожа, они готовы взорвать женщин, сотрудниц редакции. То самое пресловутое «мирное население» клянет пианистку Валентину Лиходееву: убит немецкий военачальник и теперь по ее милости в Киеве произойдет то же, что случилось в деревне, описанной Джоан Харрис, — схватят заложников и убьют. Да и сама Валентина — никакая не идейная подпольщица, вовсе не похожа на героинь Фадеева, оказалась в подпольной организации случайно: отец ее дочери Пани, видите ли, сам Мейерхольд, и потому девушке грозит тот самый Бабий Яр. И Валентина готова на все, лишь бы спасти дочь. А подпольщики обещали Паню спрятать. Но производят подпольщики на женственную Валентину жуткое впечатление: они являются перед ней в полумраке, словно мрачные тени загробного мира, они превращают эфирную пианистку в убийцу, их язык — клише советской пропаганды:
«— Слушай, артистка, девиз народных мстителей знаешь? Кто не с нами, тот против нас…» 8
И вот уже и сама Валентина — «террористка, партизанка, убийца, героиня (как ни называй, всяко вмастишь, этакий джокер уже теперь отыгранный)…» 9
И жених Пани, очаровательный немец Ансельм, убит молодым подпольщиком Кирпатым, который фигура вовсе не симпатичная. Перед убийством Ансельма Кирпатый заклинает себя классической цитатой: «Так убей же хоть одного!» — и мечтает о том, как отнимет у мертвеца часы, зажигалку и пистолет. Такая вот смесь пропагандистских лозунговых призывов и элементарного мародерства.
И, разумеется, судьба подобных персонажей не может сложиться ни героически, ни романтически. Гибель их вовсе не красива и не героична. Раиса Яновская спивается, и ее высылают из послевоенного Киева, а Кирпатый погибает где-то в Польше…
Остается, впрочем, один нелепый вопрос: так что же, оккупация — это хорошо или плохо и нужно ли с ней бороться? Но если бороться, то непременно кого-нибудь убьешь, дело ясное. И этот кто-то вполне может оказаться женихом симпатичной барышни… Нет, гамлетовский вопрос!.. И тут, и снова вдруг, возвращается прежний дискурс и объявляет, что предатель все-таки есть предатель. Интеллигентный коллаборационист Лозинин мается рефлексией. Он мечтал прикоснуться к чистому источнику немецкой культуры, а оккупанты восприняли его попросту как самого обычного предателя, как этакого Мальчиша-Плохиша, который готов любую тайну продать за варенье и печенье. Итак, герои Гиршовича словно бы повисают в некотором пространстве безвыборности, то есть налево пойдешь — подпольщиком станешь, советской власти присягнешь; направо пойдешь — предателем сделаешься, которого сами же оккупанты и будут презирать. И главное, никакого пути прямо не видать! И Гиршович лукавит, описывая терзания своего Лозинина, уж будто этот самый Лозинин не понимает, с кем связался, к кому на службу пошел! Что делать? Чью сторону принять автору?