Утилитарный характер конкурсного премирования проявился и в том, что большая часть объявленных в 1920-е годы конкурсов была конкурсами драматургическими. Новый театр остро нуждался в новом репертуаре [18].
Однако и в этих условиях, более чем благоприятных для молодого советского писателя, представленные на конкурс произведения, как правило, оказывались такого низкого художественного уровня, что жюри конкурсов год за годом было вынуждено отказываться от выдачи премий.
Так, подводя итоги объявленного петроградским отделом Наркомпроса в феврале 1919 года конкурса на мелодраму, жюри констатировало: «большинство пьес оказалось чисто бытовыми… остальные же — лишенными литературного значения» [19]. Ситуация не изменилась в марте 1921 года: «Ни одна из пьес… не удостоена премии, так как ни одна из пьес не удовлетворила художественным условиям, выставленным конкурсом» [20].
Не намного удачнее был и литературный конкурс Литературного отдела Наркомпроса в том же 1921 году (объявлялся в течение всего года в номинациях: «лучшее драматическое произведение», «лучший роман, посвященный проблемам современности», «лучший рассказ», «лучшее произведение для детей в области поэзии, драматургии и прозы», «лучшая поэма и лучшее стихотворение»). Оповещение о конкурсе было напечатано во всех центральных газетах и многих журналах (конкурс предполагалось сделать постоянным, но после проведения новой экономической политики и реорганизации Наркомпроса Литературный отдел был ликвидирован). В марте 1922 года объединенное заседание президиума Института художественной литературы и критики (бывш. Литературный отдел Наркомпроса) и жюри конкурса подвело итоги конкурса: премии поэтическим произведениям не присуждаются, «поскольку лучшие (В. Казина и Н. Полетаева) уже публиковались»; за прозаические произведения (роман и рассказ) 1-я и 2-я премии не присуждаются; 3-и премии присуждаются А. Семыкину (Полтава) и А. Голополосову (Москва), также «ряд рассказов признаны годными к публикации (в т. ч. Вс. Иванова и М. Слонимского); за драматические произведения 1-я и 4-я премии не присуждаются, 2-я присуждается Н. Мишееву (Петроград), С. Прокофьеву (Москва), 3-я — В. Часкову (Москва) и В. Коптеву (Кострома); премии за произведения для детей не присуждаются» [21].
В мае 1922 года уже Московский Пролеткульт подводит итоги конкурса на пьесы и инсценировки «революционно-символистические» и «революционно-бытовые»: «Ни одна из… пьес премии не удостоена» [22].
В ноябре 1925 года, рассмотрев результаты конкурса на «современную революционно-бытовую пьесу», ленинградское Общество драматических писателей не сочло «возможным предоставить премию ни одной из 53 представленных на конкурс пьес» [23].
Мало что скажут даже историку литературы имена авторов, премированных редакциями тогдашних журналов и газет (такие конкурсы, особенно во второй половине 1920-х, стали более чем распространены [24]). Так, в 1924 году на конкурсе 10 рассказов журнала «Красная нива»
А. Платонов получил лишь 8-е место, А. Малышкин — 9-е, а А. Грин — только поощрительную премию [25].
Можно резюмировать, что в 1920-е годы конкурсная система премирования оказалась неэфективной. Организаторы стали заложниками ими же определенных критериев, носивших более тематико-идеологический, чем эстетический характер.
На этом фоне более чем интересным представляется небольшой конкурс петроградского Дома литераторов, объявленный в 1920 году «для поощрения начинающих писателей» [26]. Всего было представлено 102 рукописи;
в жюри входили В. Азов, А. Амфитеатров, А. Волынский, Е. Замятин, В. Ирецкий, А. Редько и Б. Эйхенбаум. Весной 1921 года были объявлены результаты: 1-я премия присуждена К. Федину (рассказ «Сад»), 2-я — Н. Никитину (рассказ «Подвал»), 3-я — В. Зильберу (псевд. В. Каверин) (рассказ «Одиннадцатая аксиома»), Л. Лунцу (рассказ «Врата райские»), Б. Терлецкому (рассказ «Степь») и Н. Тихонову (рассказ «Сила») [27]. Выступления премированных конкурсантов имели большой успех, а некоторые произведения сразу появились в печати.
Воодушевленные явным успехом, организаторы конкурса решают издать сборник произведений конкурсантов и объявляют в том же 1921 году второй конкурс — конкурс критических статей и исследований, посвященных «русским литературным явлениям последнего тридцатилетия» (в жюри А. Волынский, А. Горнфельд, В. Жирмунский, Иванов-Разумник, В. Ирецкий, Н. Котляревский, А. Редько и Б. Эйхенбаум) [28].
Из литературных конкурсов 1920-х годов, пожалуй, именно конкурс Дома литераторов мог по статусу приблизиться к литературной премии (установленный круг экспертов, определенность критериев, регулярность проведения). Однако, по причинам сугубо идеологическим, осенью 1922 года Дом литераторов был закрыт.
В советской России только государство могло организовать и поддерживать стабильную систему литературного премирования. Но в 1920-е годы литература лишь небольшим своим краем входила в круг государственных интересов (симптоматично, что учрежденная Наркомпросом в 1924 году Ленинская премия «за лучшие художественные произведения, отображающие образ Ленина» [29], ни разу в 1920-е годы не была присуждена писателям). Только после организации Союза советских писателей и проведения в 1934 году I съезда писателей, только после становления новой системы материального стимулирования писательской работы в 1940 году была учреждена Сталинская премия, ставшая высшей наградой для советского литератора [30].
Русский Букер и все-все-все. Комикс Елены Фанайловой
Произведение можно считать искусством, если в нем есть содержание. Причем довольно простое — справедливость и так далее; идеалы, которые существуют с начала цивилизации.
Неизбежное предуведомление: данный текст не является обзором деятельности Букеровского комитета, Букеровского жюри, авторитетным рассмотрением какой бы то ни было политики Русского Букера. Это всего лишь скромное описание некоторых внешних черт публичного функционирования премии, нечто вроде скетча или, точнее, комикса, к тому же нарисованного недружелюбною рукою, поскольку автор этого текста не уважает современную русскую прозу. Не то чтобы он ее сознательно и активно отвергал и вообще испытывал какие-либо сильные эмоции на ее счет; просто она автору совершенно неинтересна и не нужна для нормального функционирования — ни биологического, ни артистического, ни медийного его тела. Русская проза букеровского формата ничего не сообщает моему читательскому телу, и более того, требует от него, тела, каких-то дополнительных биоэнергозатрат, как будто тексты большинства русских авторов есть скрытые вампиры (есть подозрение, что это происходит от размытости моральных принципов и соответствующей нечеткости формулировок). Кстати, подобные реакции начались у знакомого мне ближе всего (сказал бы тут Монтень, извиняясь за первое лицо в изложении) читательского тела примерно тогда, когда по долгу службы радиожурналистом ему понадобилось знакомиться как раз с букеровскими шорт-листами, то есть примерно в 2001 году. Если мне необходимо пополнить свои знания о мире и получить необходимые жизнестроительные впечатления, я скорее открою какую-нибудь духоподъемную литературу типа жизнеописания хирурга Войно-Ясенецкого, он же Св. Лука Крымский, перечту «Опасные связи», Честертона, другие морализаторские вещицы типа «Незабвенной» или «Возвращения в Брайдсхед», где понятия о добре и зле, волшебство и увлекательность, нежность и стойкость, комизм и печаль есть аболютная данность текста. Наконец, если делать сравнение литератур в истории более корректным, я полистаю «Попугая Флобера», почитаю Тони Парсонса или Дневник Адриана Моула. Я даже не побрезгую кулинарной книгой, потому что знаю, зачем она написана. Чего по большей части не могу сказать о русской прозе в том ее варианте, который предлагают букеровские шорт-листы.
18
См . в объявлении о конкурсе Литературного отдела Наркомпроса: «Считая драматическую форму наиболее яркой для воплощения великих сдвигов переживаемой эпохи…» (Известия. 1921. 26 ноября).
21
Литературная жизнь России 1920-х годов: События. Отзывы современников. Библиография. М., 2005. Т. 1. Ч. 2. С. 51, 113, 354.
24
Их, к примеру, регулярно проводили журналы «Красная нива», «Молодая гвардия», «Огонек», «Прожектор», «30 дней» и др., а также «Литературный еженедельник» и газета «Читатель и писатель».
26
См . о нем: В. А. Шошин. Конкурс Дома литераторов // Русская литература. 1967. № 3; Т. А. Кукушкина. К истории конкурса Дома литераторов // «Серапионовы братья»: Материалы. Исследования. СПб., 1998.
29
См .: Вечерняя Москва. 1925. 6 января. Позднее, в июне 1925 г., премия утверждена Совнаркомом СССР в качестве общесоюзной.
30
Многолетний руководитель Союза писателей А. Фадеев после смерти Сталина характеризовал ее не иначе как «развращенную систему премирования» (письмо А. Фадеева в Президиум ЦК ВКП(б), август 1953 года: Архив президента РФ. Ф. 3. Оп. 34. Ед. хр. 191).