А музыка не может исчезнуть — потому что язык поющий, льющийся, — как однажды польстил ему Томас Манн: «Язык без костей». Потому что немецкий — это одни кости. Все время скелеты, скелеты.
Я считаю, что одна из лучших страниц, мной написанных, — это посещение Берлинского зоопарка, отделения насекомых, связанного с мимикрией. Есть некоторые страницы, которые стоят гораздо дороже моего интервью. Может быть, действительно, лучше их воспроизводить. Чтобы текст имел двойное звучание. Самого себя цитировать как бы неловко, а в то же время есть места, которые лучше процитировать, чем пересказывать их на новый манер.
С. С. Возвращаясь к музыке языка и обстоятельствам речи, — странно, необъяснимо: как первое может обусловлено быть вторым? Вот — вдруг — возник Саша Соколов… Благодаря-вопреки кому-чему? Вдруг. Недоуменье Платона перед этим неисповедимым словом: Вдруг.
А. Б. Да, пришли Те Кто Пришли… Это, по-видимому, трудно, у него есть проблемы с текстом. Но я не думаю, что без этих проблем что-то может произойти.
С. С.Поэт — парус языка. Парус, который не чувствует под собой, не «держит» язык, а ложится под ветер, — лишь полотно, тряпье. И язык его либо рвет, либо полощет. Но и язык без паруса — воля волн.
Вы писали о том, что без воина автор невозможен. Воина — по отношению к языку.
А. Б. Не о воине — о битве, которая происходит на границе письменного и устного слова. Или на границе прозы и поэзии — это меня очень интересует. Переход.
Как одна старушка, вредная, из «бывших», говорила: ученые — что они знают? откуда солнце? — Приблизительно так можно сказать и про язык.
Почему-то основные вещи все время бывают пропущены. Например, акцент. Мы были империей, где русский язык существовал во всех республиках. Плохо, что не изучали русский язык провинции и не овладевали им как-то… хотя бы из вежливости. Это бы укрепило границы империи.
Но речь у них становилась другой. Музыка становилась другой. Акцент появлялся другой. Хотя они жили в своем русском языке.
Когда Вы сказали, что и за границей наши тоже языка не знают… А ведь у них тоже меняется звук, интонация. У тех, кто живет в Германии, и у тех, кто в Америке, — что-то появляется другое.
С. С. Это связано с невежеством, о котором Вы говорили, или причина в великодержавной языковой гравитации «великого и могучего»?
А. Б. В невоспитанности. Я уже говорил, это должно быть в системе поколений. Отец, знающий иностранный язык, передает его сыну, а затем внуку и т. д. Здесь же сопротивление очень сильное, потому что я знаю, что мать сама не знала иностранного языка, но определила меня все-таки в первую английскую школу. И благодаря этому я чувствовал себя более-менее полноценным человеком — когда мне разрешили разъезжать, он всплыл, восполнился, но, конечно, я его никогда не буду знать так хорошо, как хотел бы.
Но я пробовал учить своих детей. И сталкивался с сопротивлением. Значит, это усилие должно быть в нескольких поколениях. А как легко было это прекратить! Легко.
Надо начинать вовремя. Пока этот свежий гений филологический в детях живет, который Корней Чуковский так хорошо описал…
И Пушкин не знал толком, какой у него язык родной — русский или французский, — до тех пор, пока не выбрал… И Набоков, который сумел работать в двух языках. Вот Бродский сделал над собой усилие — несмотря на то, что на процессе его упрекали в неоконченном среднем образовании — шесть классов, — тем не менее он пошел на то, чтобы изучить польский и английский. И это уже что-то. Он понимал, что без этого — никак.
А некоторые — иначе. Вот Юз Алешковский — мой самый близкий друг из эмигрантов — такой мастер советского языка, и знаток — он действительно гениально овладел этой системой речи и первый написал книги на советском языке, — когда он только свалил, он ходил в какую-то группу, учился языку, но прогресс его был слаб. Когда он на какую-то вонь сказал: «This is an umbrella», — я все понял. Я спросил его: «А кто-нибудь хуже тебя знает английский в твоей группе?» — «Да, есть один компьютерщик».
Ну, компьютерщик, наверное, освоил — на своем уровне. А ему я вскоре говорю: «Как твой прогресс в английском?» А он: «Да пусть они, падлы, сами прыгают через этот языковой барьер!»
С. С. Как Вы думаете, в контексте разговора о языке, фигура Бунина — не…
А. Б. Вот он вроде бы тоже сопротивлялся знанию… Но он из провинциальных дворян, значит, не позаботились родители вовремя. И это очень трудно восполнить потом.
С. С. Я имел в виду язык Бунина, его мастерство, прозрачность, этот «лессировочный» эффект светотени речи… Так ли это? Не слишком ли его оценка завышена?