Поражает оптимизм книги, написанной преследуемым Кондорсе в убежище, предоставленном мадам Верне. Автор доказывает, что человечество развивается, «эволюционирует» от звериного состояния к высокоинтеллектуальному уровню врожденного альтруизма Он даже не видит препятствий тому, что такая эволюция (кстати, совершенно антидарвиновская по сути) приведет к возникновению «совершенных» людей, и в этом вопросе Кондорсе резко противоречит другому философу и идеологу французской революции, знаменитому Жан-Жаку Руссо, который считал, что образование только развращает людей. Кондорсе полагал, что в будущем утопическом обществе медицина сможет полностью победить все болезни, а люди станут настолько просвещенными, что войны прекратятся. Образование сможет уничтожить социальное неравенство, и человечество даже обретет единый язык общения. Кондорсе патетически обращается к читателям: «Мы достигнем состояния, когда сможем не бояться ни новых опасностей, ни возрождения старых... Все говорит о том, что мы приближаемся к новой эре развития человечества... Существующий уровень знаний позволяет нам верить в то, что это будущее будет счастливым»11.
Эта высокая философия кажется принадлежащей человеку «не от мира сего», так как Кондорсе писал приводимый текст, скрываясь в маленькой деревенской гостинице, где позднее агенты правительства нашли и арестовали его довольно легко, поскольку поведение и изысканные манеры постояльца вызывали естественное подозрение у окружающих. Будучи заключен в известную тюрьму Бург-ла-Рейн под Парижем, Кондорсе предпочел покончить жизнь самоубийством и принял яд, хотя он мог и выжить, так как всего через несколько месяцев, в июле 1794 года, на гильотине был казнен его грозный преследователь Максимилиан Робеспьер.
Эскиз принес Кондорсе посмертно всемирную славу и вызвал ожесточенные споры. Прежде всего с его идеями не соглашался знаменитый Мальтус, который утверждал, что рост народонаселения всегда обгоняет рост доступных ресурсов. Мальтус предлагал ввести строгий контроль за рождаемостью, хотя и предполагал, что это будет очень трудно осуществить практически. Он писал, что «человеческие страсти» всегда преодолеют постановления правительства, и поэтому по «законам природы» численность населения будет всегда возрастать экспоненциально, обгоняя производительные возможности любого общества. Из его теории следовало, что любое государство подвергается опасности перенаселенности, что чревато нищетой, бедностью, болезнями, социальными волнениями и т.д. Правительствам, по мрачному прогнозу Мальтуса, остается всегда лишь тяжкий выбор между репрессиями и революцией. Народ, по мнению Мальтуса, также должен осознать, что даже самое лучшее правительство не может в одиночку бороться с катастрофическими последствиями перенаселенности. В своем страстном эссе Опыт о законе народонаселения Мальтус говорил о неумолимых законах, основанных на «внутренней структуре человеческого общества».
Другие, менее пессимистично настроенные авторы пытались противопоставить предлагаемым Мальтусом законам «внутренней структуры» вырабатываемые обществом «внешние» законы, создаваемые именно для спасения государства и обеспечения его развития, которые должны были определять законы развития общества, подобно тому как законы Ньютона определяют движение небесных тел. Эти идеи получили особую популярность во Франции, где за десятки лет до Кондорсе их пропагандировал в своей книге О духе законов знаменитый барон Шарль Луи Монтескье (1689-1755). Мечту Кондорсе об управляемом научным разумом обществе разделял и Клод-Анри де Рувруа граф де Сен-Симон (1760-1825), мечтавший даже основать новую «религию Ньютона». С особенной силой и четкостью указанные идеи были развиты в книге Жана Теофиля Дезагул ье Ньютоновская система мира: аллегорическая поэма с совершеннейшей модели правительства (1728), в которой автор утверждал, что представление о силах притяжения «в наше время приобретает универсальный характер не только в философских теориях, но и в политике»12. Дэвид Юм (1711-1776) в Трактате о человеческой природе (1739-1740) выразил желание стать Ньютоном в области моральных наук и свести все свойства человеческой натуры к неким «первым принципам», вытекающим из эмпирических данных а не из картезианских аксиом[20]. Похоже, что к 1741 году, когда Юм предполагал что «политика может быть сведена до науки»13, эта идея была уже настолько известна и популярна, что даже сделалась предметом насмешек. Можно вспомнить, как Гулливер в знаменитой книге Джонатана Свифта, явно подшучивая над своими современниками, говорит, что жители Бробдингнега «еще не свели политику к науке, что уже сделали главные умники в Европе»11.