- Успеешь ещё… - слышу я позади себя гулкий меланхоличный голос.
Обернувшись, вижу стоящую также в воде знакомую фигуру: высокую, в клочьях шерсти, с могучими отвислыми руками. я его знаю – это осознание чёткое, и даже будничное. «Но как?» - хочу я спросить, только не успеваю – он поднимает свою лапу, и показывает пальцем вперёд.
Повернувшись , я вижу, как туман, расходясь в стороны, оголяет чёрную поверхность воды, и на какой-то момент мне кажется, что теперь я могу идти, но лишь на мгновение, потому как в следующий миг вижу, как тускло поблёскивающая поверхность начинает вздуваться холмом, и вскоре вершину пологого водяного холма, будто не выдержавшую нажима ткань, взрезает кончиком ножа. это, выступающее над поверхностью воды остриё, движется на нас, поднимая фонтанчик брызг.
У меня всё обрывается внутри, я пытаюсь дёрнуться, но ноги будто в застывающем цементе увязли. Оборачиваюсь к нему, хочу крикнуть, что надо бежать, иначе всё, хана, но за спиной орангутанга внезапно раскрывается розовый светящийся овал. «Стой на месте, никуда не уходи, мы придём за тобой», - раздаётся из среды овала, и я понимаю, что обращаются ко мне. Фигура поднимает руку, и исчезает в розовом свете, после чего овал схлопывается
Я поворачиваюсь в сторону надвигающегося плавника-ножа, и вижу как водяной горб полностью опадает, являя на поверхность огромную голову чудовища, покрытую костяным панцирем. Разливается пасть, оснащённая редкими, но крупными, похожими на широкие осколки стекла, зубами. Я кричу, закрываясь руками. удар.
Удар! Мою голову откидывает и слегка прикладывает о стену.
«Да хватит уже орать, непись блин!» – шипит мне в лицо чей-то голос, и я с трудом навожу фокус.
Таращась в полумрак распахнутыми от ужаса глазами, я не сразу узнаю в нависшей надо мной фигуре, Кая: в одной руке зажжённая свеча, на голове набок перекошенная бейсболка, с вывалившейся из под неё прядью волос. На мгновение пересекаюсь со взглядом довольно больших серых глаз, после чего мой взгляд сам собой пробегает ниже, по курносому носу, к подбородку, и я отстранённо отмечаю мягкость его черт. Кай, словно почувствовав это, сразу же отстраняется, после чего пара пальцев тут же душит огонёк свечи; я лишь успеваю заметить футболку с каким-то мультяшным персонажем, из рукавов которой белеют две худые бледные руки.
«Будешь так кричать, в следующий раз чем-нибудь потяжелее разбужу» - доносится из тьмы ворчливо.
Сажусь на своём топчане, тру руками лицо, отмечая, что левая щека горит. Темно. Судя по храпу слева, Еврипид и не планировал просыпаться от моих криков, ни от внушений Кая – ему, видимо, всякие ужасы по ночам не сняться.
Глотнув воды из фляжки, выхожу на улицу. Небо уже светлеет на востоке, значит не такая уж и ночь. Ополаскиваю лицо, от чего в голове проясняется, и понимаю, что досыпать дальше не имеет смысла, хотя… Не смотря на то, что ощущения от сна остались тревожные, было и что-то ещё: знакомое, понятное: вроде как себя в том сне почувствовал самим собой, чего никак не получается теперь… странно всё это, весьма странно… И почему тот орангутанг с человеческим лицом мне казался хорошо знакомым? Я, вроде, знакомств таких не заводил, да и не встречались здесь таковые. Бред…
Забрав сумку с принадлежностями из автобуса, разжёг небольшой костерок на улице, поставив греться кружку с водой. По такому раннему утру ещё довольно холодно, но день обещает быть тёплым – горячий чай при таких делах отдельное удовольствие, особенно когда к нему имеется пара сухарей с кусочком белковой массы, которую я уже привык называть сыром.
Сон никак не хотел идти из головы, и хотя я и старался не сползать к попыткам что-либо вспомнить, зная чем это грозит, всё равно задумался о том, почему я, собственно, ничего не помню? ведь как оказалось, лишение памяти не является результатом исполнения наказания, и в мифическую антимемориальную дубину, на которую всё списывает Еврипид, я не очень-то и верю – дружки Бакена тоже меня хорошенько отоварили по бестолковке, и ничего, я всё прекрасно помню, и забывать не собираюсь.
Как бы там ни было, сам Еврипид прекрасно помнит и о себе, и, как следовало из разговора двухдневной давности, о жизни за стеной, и именно сейчас я почувствовал какую-то нестыковку во всем этом, и причиной тому, по всей видимости, явился опять же этот сон…
Там, во сне, хотя и происходил какой-то бред, но он, почему-то, был более менее понятен и знаком, хотя бы отчасти, а вот рассказ Еврипида о жизни по ту сторону железнодорожного тоннеля, хотя и был формально логичен и, в общем-то, тоже по своему понятен, тем не менее, казался полной белибердой — абсолютно чуждой белибердой.