На работе мы сверстали большой и еле-еле приличный мемуар о притеснениях и ругательствах цесарцев и отправили его в Питер.
Но однажды я вздрогнул. Экзекутор прибежал и сказал, что приехавший из Питера князь Вяземский и губернатор требуют меня сей же час к себе. Все-таки язык у меня порою чесался и мурашки по спине бегали…
* * *
Князь Вяземский выглядел как жаба, преисполненная сознания собственной важности настолько, что едва не лопается от этого. Он слегка кивнул головой в ответ на мой поклон и бесцеремонно воззрился на меня.
-- Так это и есть ваш второй Барков? Барков хоть выглядит веселым пьяницей, а сей бумагомаратель какой-то унылый ярыжка. Ну ладно, проверю его, и если подойдет, заберу. Императрице будет веселее с двумя такими шутами. Ну, милейший, сымпровизируй-ка мне что-нибудь неприличное.
Я внутренне весь похолодел, почувствовав, что сейчас все может сорваться. С другой стороны, я весь кипел от ярости: в свое-то время я перед такими надутыми индюками не кланялся. <<Ну что же!>> — подумал я, <<Сам нарвался!>>
Питерский пришел индюк,
Он в паху-то весь протух,
Кровью порченой кичится,
Над науками глумится.
Ты не станешь уж дурее,
Если мозг будет жижее.
И науки, как дурман
Для того, кто сам — кабан.
Князь взвыл:
-- Хам! Сволочь! Ты что меня оскорбляешь? — и замахнулся на меня кулаком.
Я успел уклониться от удара, князь растянулся на полу, а я приговорил классическую приговорку:
Не майорска, сударь, честь,
С кулаком да в рыло лезть!
-- Какой я тебе <<сударь>>? Какой майор? Я камергер ее величества и светлейший князь!
Князь схватил трость, я выхватил шпагу, чтобы отбивать удары, и по какому-то наитию заорал:
Я не твой, князек, холоп!
Мой начальник больно строг.
И коль нужно наказать,
Лишь ему располагать!
Удар я отбил, и раздался громовой голос генерала, на которого я не смотрел:
-- Немедленно прекратить! Чиновник прав: лишь я волен его наказать! Антон Петров, отдать шпагу!
Я подчинился. Генерал позвонил, вошли слуги.
-- Зовите караул.
Когда пришел караул, он гневным голосом приказал:
-- Возьмите сего буяна и немедленно посадите в самую лучшую камеру темницы! Я с ним разберусь!
Камера действительно оказалась самой лучшей: сухой и чистой. Через час зашел начальник караула и объявил, что на первый случай мне дали месяц строгого ареста на хлебе и воде. <<Ну, это не самое худшее!>> — подумал я и повалился спать.
Наутро дверь камеры отворилась, и вошел кат. <<Значит, все, что было насчет ареста, лишь комедия! На самом деле сейчас начнут вздевать на дыбу из-за ругательств по поводу императрицы, которые я так старательно переписывал!>> — с дрожью подумал я.
Кат, неожиданно для меня, приветливо поклонился и сказал:
-- Доброе утро, Антон Петрович! От сумы да от тюрьмы не зарекайся, говорят мудрые люди.
Я машинально приветствовал его, а он достал узелок и сказал:
-- Ну, если не побрезгуете, я Вам, ваше благородие, завтрак принес. А то ведь Вас на хлебе и воде присудили сидеть.
Я расхохотался.
-- Спасибо, Антип! Не ожидал! Не побрезгую.
-- Вот и хорошо. Сейчас поедим, а затем, если будет у Вас охота, в картишки перекинемся. А то со скуки помираю.
Я с удовольствием начал есть черный хлеб с репой, говядиной и луком. К нему прилагался еще и жбанчик кислого молока.
-- Пива-то утром русскому человеку не положено, а вечером я принесу.
Но тут наше общество потревожил начальник тюрьмы. Он воззрился на катюгу и сказал:
-- Ишь, умный! Кто тебе позволил! Убирай все свое и не смей больше приносить! По тайному приказу губернатора арестанта будут кормить с собственного его высокоблагородия стола. Только не болтай об этом! А вам, Антон Петрович, велено съедать все быстро и у себя держать лишь хлеб и воду, как и было сказано. Я буду убирать трапезу через полчаса.
Стол губернатора оказался не столь обилен, как стол палача, хотя и более утонченный. В дальнейшем во время отсидки я четко понимал, когда у губернатора торжественная пирушка, а когда простая трапеза: во втором случае все было весьма умеренно и просто.
Мне разрешили послать за книгами, а очень скоро губернатор лично побеспокоился, чтобы я не скучал: стал присылать чиновников с делами. Так что единственное, что у меня было хуже, чем на квартире — отсутствие свободы.
Через неделю князь Вяземский уехал в армию, куда он, собственно, и был послан. На следующий же день генерал лично явился ко мне и грозно спросил:
-- Ну что, длинный язык, каешься?
Я увидел веселые искорки в его глазах и понял, что надо подыграть.
-- Каюсь, ваше высокопревосходительство.
-- Ну что, у тебя было время покаяться и попоститься во искупление греха. Раз каешься, я тебя прощаю. Можешь идти к себе. А в три часа заходи ко мне.
Потом палач мне потихоньку сказал, что если, упаси Бог, мне придется попасть в его руки, он вспомнит мне хорошее отношение и что я не побрезговал его хлебом-солью и отплатит по-честному. Я мысленно помолился, чтобы мне не пришлось испытать на себе дружелюбие палача.
На квартире меня ждало сразу несколько сюрпризов. Мои вещи были перенесены на второй этаж, в бывшую комнату мужа Шильдерши. Там и комната была просторнее, и кровать мягче, и камин был. Камин весело горел. Шильдерша вышла в лучшем платье и стала угощать меня обильным и вкусным обедом. Я не понял, к чему бы это.
Генерал принял меня наедине.
-- Сработала моя задумка! Молодец! Вот тебе рюмка ренского за хорошие труды и за то, что князя отбрил. Неосторожно тебе было с Барковым сноситься, но теперь пойдет о тебе слава как о первостатейном грубияне и ругателе, и хорошо! Больше никто, дай Бог, на тебя не позарится.
Последствия
А история явно пошла наперекосяк. Вскоре мы получили известия, что русские войска пошли вперед, и что они берут все немецкие города на пути и ставят гарнизоны. Через месяц русские в третий раз, и на сей раз без боя, вошли в Берлин. Через пару дней началась вообще фантастика. В Берлин прибыл сам Фридрих и подписал соглашение о перемирии для переговоров о мире. Еще через месяц Фридрих торжественно короновался в Берлине короной королевства Ободритского в присутствии морганатического мужа императрицы Разумовского и канцлера Бестужева. Тем самым Россия признала его королем Ободритским, и в самой торжественной форме. На следующий день был подписан мир, в рекордные сроки обменялись ратификационными грамотами и через неделю Фридрих публично передал прусскую корону в руки Разумовского.
Кое-что о мире мне рассказали барон Скуратов, теперь уже подполковник, и сам генерал. По явным его статьям Россия удерживала за собой навечно Пруссию и Фридрих отказывался от всяких претензий на нее. Россия обязывалась посредничать в деле достижения мира между Фридрихом и Англией, с одной стороны, и Францией, Саксонией и Австрией, с другой, но договор был составлен так, что Россия вполне могла посредничать не совместно со всеми этими тремя странами, а по отдельности. Фридрих оплачивал военные издержки, и, пока они не были оплачены, в занятых русскими германских (теперь уже ободритских) городах стояли русские гарнизоны и немцы сами их содержали.
По тайным же статьям Россия обязывалась охранять занятые немецкие города от вторжений всякой третьей стороны, и передавать их лишь лично Фридриху или по приказу, подписанному и Фридрихом, и русской императрицей, а возможные дополнительные военные издержки подлежали отдельной оплате. Так что Фридрих получил свободу рук на других фронтах за весьма умеренную цену. Фридрих обязался при первой же возможности заключить взаимовыгодный мир с Францией без ущерба для какой-либо стороны, заключить мир с Саксонией, не трогая ни ее территории, кроме разве спорных мест, ни ее суверенитета, кроме необходимого для дальнейшего ведения войны и обеспечения уплаты военных издержек.