Необъяснимый рационально уровень «античной» науки и ее отрывочный характер породили также массу фантастических гипотез: эта наука питалась–де остатками достижений каких–то древнейших цивилизаций («Атлантид»), чуть ли не владевших тайной ядерной энергии и межпланетных путешествий, или же она позаимствовала знания от «космических пришельцев» и т.д. и т.п. Мы не будем на этом останавливаться, поскольку эта тема сейчас очень модна и читатель с этими взглядами бесспорно знаком.
В заключение мы приведем в качестве примера забавных недоразумений, которые возникают при слепом следовании «древним» авторитетам, историю с цветом Сириуса,
Уже давно было замечено, что в «Альмагесте» Птолемея Сириус назван красным. Это место всегда вызывало недоумение астрономов, так как изменение цвета звезды за промежуток времени, протекший со II века, теоретически невозможно. Было предложено большое количество остроумных, но мало убедительных объяснений. Однако никто в изменении цвета Сириуса не сомневался, поскольку свидетельство Птолемея «подкреплялось» свидетельством других авторов. Так, например, о красном цвете Сириуса пишет Арат в своей книге «Феномены и Прогностика», дошедшей до нас, как утверждает традиционная история, в переводе самого Цицерона. О нем же пишут Гораций, который сравнивает Сириус даже с Марсом (!): «сильнее краснота у Сириуса, меньше у Марса и совсем отсутствует у Юпитера» (Гораций, «Сатиры», II, 39), и Сенека, который прямо так и писал: «красный Сириус».
С точки зрения Морозова, дело здесь вполне ясное: автор «Альмагеста» просто допустил элементарную описку, а все перечисленные сочинения являются апокрифами, авторы которых, желая воссоздать колорит времени и слепо следуя авторитету Птолемея, невольно выдали вторичность своей информации.
Как всегда, каждая вновь доказанная апокрифичность «классического» первоисточника влечет за собой доказательство апокрифичности целого ряда других, сцепленных с ним сочинений.
Исключительность античного общества
Печать фантастичности и неправдоподобности несут на себе сообщения «классиков» не только о древней науке, но и о политическом, социальном и экономическом устройстве «античного мира». По существу, эта фантастичность общеизвестна, но под влиянием традиции трактуется как «исключительность».
Исключителен расцвет науки и культуры в Древней Греции, никак не оправдываемый развитием производительных сил и производственных отношений и, что уже совсем странно, никак не повлиявший ни на технику, ни на социально–политические структуры. Поневоле приходится апеллировать к таинственному «духу эллинизма»!
Исключительны производственные отношения («античное рабство»), нигде более не наблюдаемые, но которые как идеал восприняли колонизаторы–работорговцы и рабовладельцы, эпохи первоначального накопления. В рамках этих производственных отношений невозможно объяснить традиционные мнения о технике античного общества. Вот как пишет проф. Ковалев, всецело придерживающийся традиционных мнений: «…гораздо интереснее раскрыть тайну технической революции античной науки, столь загадочной в условиях рабского производства… В этих вопросах мы до сих пор бродим впотьмах…» (196], стр. 9).
Представление об универсальном значении античного рабства, то есть признание рабовладельческого строя необходимой общественно–экономической формацией на пути от родового общества к феодальному, вступает в столь тяжелые противоречия с фактами, что, несмотря на многовековую традицию, подкрепленную авторитетом классиков марксизма–ленинизма (которые, впрочем, как выяснилось, отнюдь не настаивали на этом представлении и даже впрямую его опровергали), в последние годы в среде историков все шире распространяется прямо противоположное — и совпадающее с нашим — представление об исключительности «античного рабства». Итоги соответствующих дискуссий подведены в книге [155], только что вышедшей вторым изданием, где прямо заявлено, что «…рабовладельческой формации… большинство народов земли, видимо, и в самом деле не знало» ([155], стр. 13). Сложнейшие построения участников дискуссии в их попытках совместить несовместимое, подробно обсужденные в [155], все оказываются ненужными, если мы признаем, что и на «сравнительно узкой полосе Присредиземноморья» (выражение из [155], стр. 14), где — как утверждается в [155] — только и царило «классическое рабство», этого рабства тоже не было.