Во избежание недоразумений, быть может, стоит также заметить, что документ может содержать неправильные сведения и тогда, когда автор не ошибался и не пытался ввести читателей в заблуждение. Это происходит, например, если исследователь неправильно квалифицирует документ и принимает за летопись, скажем, художественное произведение типа романа (или, лучше сказать, «проторомана»?). Представим себе, что все исторические документы, относящиеся к придворной французской истории, исчезли и нам приходится восстанавливать ее по романам Александра Дюма–отца. Удастся ли в таких условиях кому–нибудь из наших современников отличить в них действительное от сочиненного самим автором?
Как бы то ни было, но все древние документы по тем или иным причинам являют собой причудливую смесь вымысла и реальных фактов. Благодаря тому, что первобытная фантазия была, по–видимому, проще нашей, иногда можно рассчитывать на отделение придуманных авторами комбинаций от комбинаций естественных, но, конечно, эта деятельность сопряжена с огромным трудом и не может быть однозначной,
Поэтому в любой реконструкции древних событий следует четко отделять то, что нам известно надежно, а что является домысливанием, которое, по самой своей природе, ближе к литературе, чем к науке. Апокрифисты эпохи Возрождения, надо думать, это хорошо понимали и знали, чего стоят их писания; недаром они поставили музу истории в один ряд с музами изящных искусств (приписав, конечно, это «древним»).
Версия как результат исторического исследования
После того как все документы исследованы, прочтены и осмыслены, наступает последний этап работы историка — создание последовательной версии интересующих его событий, и из всего сказанного выше явствует, что восстановление реальных событий древности в принципе не может быть очень подробным. Лучшее, чего можно будет добиться, — это выработка некоторой грубой схемы, отнюдь не претендующей на полноту Любые ее уточнения связаны с опасностью увязнуть в беспочвенном фантазировании и должны производиться очень осторожно.
Историк стремится восстановить ход событий по отрывочным и зачастую противоречивым показаниям документов. В этом его деятельность полностью аналогична деятельности следователя–криминалиста, стремящегося по уликам восстановить картину преступления. Историк, как и криминалист, составляет определенную версию (в английском языке используется более точный термин — «теория»), которая должна соответствовать всем обстоятельствам дела.
Методика составления версий детально разработана как учеными–криминалистами, так и авторами детективных романов. (К слову сказать, эти две категории часто пересекаются; например, Конан Дойль с успехом консультировал лондонскую полицию). Все ошибки неумелого детектива сводятся к учету не всех фактов, к отбрасыванию части из них как «несущественных» и «случайных». Причиной, как правило, служит слишком ранний выбор версии, наиболее очевидной и привычной. Самая грубая (и, как ни странно, наиболее распространенная) ошибка состоит в настаивании на версии, противоречащей фактам. Простота и привычность версии отнюдь не служат гарантией ее правильности. Как неоднократно повторял Шерлок Холмс: «Когда отброшено все невозможное, остается истина, как бы она. ни была невероятна».
Классическая версия древних событий ведет, как мы видели, к непреодолимым противоречиям. Отбрасывать эти противоречия, — значит, уподобляться туповатым полицейским, антигероям детективных рассказов. Нам неизвестно происхождение классической версии древней истории, и мы лишь очень туманно представляем себе начальные шаги ее развития (Петрарка был уже одним из ее завершителей). Как мы видели, документальных подтверждений у нее фактически нет, Все это заставляет искать иную, новую версию древних событий. Конечно, создание новой всеобъемлющей версии — это нелегкая работа не для одного человека и даже не для одного поколения. Можно надеяться лишь наметить ее основные черты, которые следует еще тщательно разрабатывать. Предложенный Морозовым вариант (который мы обсудим в третьем томе) является поэтому лишь самой первой, грубой прикидкой, которую придется, бьггь может, не раз видоизменять. Замечательно, однако, что подобного рода вариант возможен и что. требуя сравнительно с «классическим» вариантом существенно меньше натяжек, допущений и объяснений, он вместе с тем значительно лучше укладывается в общетеоретические схемы.