С точки зрения Морозова, здесь никаких проблем нет. Более того, у Морозова смыкаются воедино и церковная и современная светская версия, ввиду утверждаемой им родственной связи Иисуса с императорским домом.
Заметим, в заключение, что если в языческих богах и содержится «человеческий» элемент, то он, как правило, целиком поглощен «божественным». Не означает ли это, что «иисусовы» аналоги эллинского пантеона (Аполлон, Вакх и т.п.) ведут свое происхождение от сект монофизитского толка?
(обратно)
Переход к евангелическому христианству
Конечно, переход от «языческого», вакхического, христианства к современному, евангелическому, был сложным и трудным процессом, который обязательно должен был оставить следы в официальной историографии, как бы его ни замазывали и ни преуменьшали церковники, а вслед за ними и светские историки.
Здесь обращает на себя внимание византийский император Гераклий (т.е. Геракл—Геркулес), правивший с 610 по 641 г. н.э. Историки (см. напр.[30], стр. 47—48) сообщают о его религиозной деятельности очень мало; в основном только то, что он предложил новый вариант христианского вероучения — монофилитство. Нас уже не должно удивлять, что его библейский аналог Иосия также оказывается религиозным реформатором, только более крупным. По всем данным, последующие церковники, сдвинув всю хронологию церкви назад, подменили содержательную реформу Гераклия пустым видоизменением схоластичнейшего тезиса об естестве Христа. Поэтому, чтобы понять, в чем состояли новшества Гераклия, надо обратиться к библейской информации об Иосии.
Вот что пишет Библия (мы по–прежнему пользуемся допереведенным синодальным переводом):
«И послал царь, и собрали к нему всех старейшин Богославии и Города Святого примирения.
И пошел царь в дом Господень и все богославцы и все жители Города Святого примирения с ним, и священники, и пророки, и весь народ, от малого до большого, и прочел вслух им все слова книги Завета, найденной в доме Господнем.
Потом стал царь на возвышенное место и заключил пред лицем Господним Завет — последовать Господу и соблюдать заповеди Его и откровения Его, и уставы Его, от всего сердца и от всей души, чтобы выполнить слова Завета сего, написанные в книге сей. И весь народ вступил в Завет.
И повелел царь… вынести из храма Господня (? — Авт.) все вещи, сделанные для Ваала и для Астарты и для всего воинства небесного (звезд. — Авт.), и сжег их…
И оставил жрецов, которых поставили цари Богославские, чтобы совершать курения на высотах… и которые кадили Ваалу, Солнцу, и луне, и созвездиям и всему воинству небесному (здесь речь явно идет об астрологах. — Авт.);
И вынес Астарту из дома Господня… и сжег ее… и стер ее в прах, и бросил прах на кладбище общенародное;
И разрушил домы блудилищные, которые были при храме Господнем (уничтожение храмовой проституции. — Авт.),…
И вывел всех жрецов из городов Богославских, и осквернил высоты, на которых совершали курения жрецы…» (II Царей, XXIII1, 1 — 8).
Мы оборвали, чтобы не утомлять читателя, перечисление деяний Иосии на стихе 8, но оно продолжается в том же духе еще более десяти стихов.
Налицо яркое и подробное изложение уничтожения некоего «языческого» культа с поклонением «Ваалу» и «Астарте», с храмовой проституцией, с культом «высот» и дубрав. Но именно таким и было согласно сказанному выше доевангелическое христианство! Если же мы теперь вспомним, что именно в VII веке жил Марк Афинский, вероятный автор евангелия Марка, то все станет на свои места и император Гераклий предстанет перед нами как инициатор перехода от прежней веры к новой, евангелической (а пресловутая «Книга Завета Господня» окажется одним из ранних вариантов евангелий).
Следует полагать (мы к этому еще вернемся в следующем томе), что до VII века официальным языком Византии был не латинский язык, как это нам сообщают историки, а некий семитический язык близкий к языку Библии (если не сам этот язык). Начиная с VII века первенствующее значение приобретает греческий язык, а Гераклий первым из императоров принимает греческий титул базилевса (см. [30], стр. 52). Причина этого нам теперь ясна: греческий язык победил потому, что победил написанный на нем Новый Завет.
Реформа Гераклия не могла, конечно, пройти безболезненно. Вскоре после его смерти в империи начинается фактическая гражданская война, в результате которой власть переходит к Льву III (717—740 гг.), известному в истории под прозвищем Кумироборца.
Историки, снова слепо следуя за церковниками, преуменьшают религиозную деятельность Льва и его сына Константина Копронима (740—775 гг.), сводя ее к простому запрету икон, хотя и вынуждены отмечать, что это была (почему–то) «значительная реформа», вызвавшая «серьезную борьбу» (см. напр. [30], стр. 59). На самом же деле, их реформа являлась фактическим отказом от новшеств Гераклия и возвращением к прежнему порядку вещей, но в несколько иных формах, базирующихся на более последовательном монотеизме. Политически, она была вызвана желанием примириться и, быть может, вновь объединиться с мусульманами, только что отобравшими у Византии ее южные провинции.