Но что заключает Толук из этого повышения тона, из этой большей полноты ритма, которым завершается речь? То, о чем евангелист мало задумывался, как и не задумывался истинный знаток стиля. В нашем тексте девять блаженств: Толук читает только семь. Но где же еще два? Толук не может отказаться от священного и значимого числа семь. «Макаризм ст. 10 следует рассматривать как приложение, из которого ст. 11, как показывает само построение запева, следует считать лишь дальнейшим исполнением».
Странно! То, что является ясным, определенным, более характерным, убедительным, короче говоря, то, что может быть убедительным только в речи, предполагается лишь как приложение. Скорее, это точка, это последнее законченное выражение самой вещи, к которой все предшествующее относится лишь как приложение и предварительный этап.
Из нынешнего расположения Блаженств мы заключаем нечто совершенно иное — и с этим заключением нам, вероятно, придется остаться на месте, а именно, что заключительный макаризм в речи, переданной Матфеем, на самом деле не подготовлен, что он предвосхищает совершенно иные предварительные этапы, ведущие к нему, и поэтому не стоит здесь в своем подлинном контексте. Не подразумевается, что милостивые и миролюбивые должны мыслиться как таковые по отношению к общей антитезе мирских гонителей. Алчущие и жаждущие правды, чистые сердцем не обязательно должны быть угнетены и гонимы миром, а богатые, правители и мирские счастливцы могут быть и духовно нищими. Тем не менее, два последних макаризма, обращенные к гонимым, призваны стать завершающим выражением предыдущих Блаженств, но в них, за исключением второго и третьего, ничто не наводило на мысль о давлении мира.
Отсутствие согласованности проявляется и в другом. Первые семь Заповедей блаженства относятся ко всем, кто достоин благ Царства Небесного. Восьмая же гласит в общих чертах: «Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное». Но если гонимые утешаются тем, что пророки тоже были гонимы, то идея общей судьбы должна быть мотивирована тем, что им приходится выполнять ту же задачу, что и пророкам. Они учат и возвещают истину, как пророки, поэтому они — апостолы. Но этот переход к апостолам не подготовлен, когда после семи общих блаженств благословляются только гонимые за праведность. Предполагается, что последний макарий — это резюме всего предыдущего, общее выражение, которое мотивируется и объясняется деталями предыдущих блаженств. Вместо этого он представляет собой нечто новое, приходящее без подготовки и отклоняющееся от ранее принятого плана.
Толук говорит, что из параллели с пророками «нельзя сделать вывод, что Искупитель говорит только об апостолах. В какой-то степени каждый христианин входит во враждебный мир как пророк. Но если слушатель задумается о том, что каждый христианин «в какой-то степени» и т. д., если он будет блуждать в области далекой аналогии о следующем значении этих слов, то ему следовало бы дать какую-то подсказку. Речь сразу же продолжается: вы — соль земли, вы — свет мира. Разве это не было бы обращением к апостолам, тем самым, которые за минуту до этого утешались судьбой пророков? Сам Толук должен сказать: «Желательно, чтобы эти слова относились не только к апостолам, но и ко всем, кто исполнен Духа, как апостолы». Как будто отшельник и критик, когда речь идет о контексте библейского изречения, может играть роль проповедника, который может расширить библейское слово в назидание и придать ему более широкое применение, а не спрашивать, к каким субъектам изначально относилось это изречение.