Доказывают, что при обычных предпосылках на этот вопрос ответить невозможно, и теперь помогают себе той презумпцией отчаяния, которая считает, что на вопрос «почему?» уместнее всего ответить предложением: потому что так надо.
Против этой презумпции, как я уже говорил, глубокие исследования, которые дало нам последнее время, дают нам право с самого начала повернуть вопрос вспять, то есть вернуть его в правильное положение. Марк не сократил изложение евангельской истории в том смысле, что не включил в свой труд существенную ее часть, живущую в памяти общины, и не опустил ничего в том смысле, что лишь частично использовал труды своих предшественников. Он не мог опустить ничего из Евангелий от Луки и Матфея, потому что не знал их, потому что они еще не существовали до того времени, когда он попытался изложить евангельскую историю, и он не мог ничего рассказать о давидовом происхождении и чудесном рождении Иисуса только потому, что община еще не знала об этом, или, говоря более осторожно, потому, что зародыши этого взгляда еще не настолько созрели в сознании паствы и не получили воспитательного импульса, чтобы они могли развиться в духе художника и писателя в образ, который мы находим только в писаниях двух других синоптиков.
Мы могли бы так говорить, но не хотим: мы это докажем. Начав с родословий, мы докажем, что Марк по структуре своего сочинения еще не думал о давидовом происхождении Иисуса в том смысле, в каком это сделали два его преемника, что он еще не мог думать об этом, и завершим доказательство, показав, как возникли родословные известия первого и третьего Евангелий.
Тот, кто утверждает, что один автор сократил произведение другого, причем сделал это таким образом, что изъял из целого часть его организма, то есть не только сократил, но и «опустил» ее, тем самым обязуется доказать, что сокращенное произведение страдает явным дефектом. Ведь если опущенное является существенной частью первоначального целого — а мы не должны считать весть о давидовом происхождении Иисуса чем-то несущественным, — то оно не стоит «туристически» само по себе, а служит в первую очередь для объяснения целого, и многие отдельные вещи будут непонятны, если опущено то, чем они объясняются и мотивируются. Подобный недостаток не в последнюю очередь связан с отсутствием генеалогии в Писании Марка. Ведь если в Евангелии от Матфея Иисус так часто называется сыном Давида, что становится очевидным, насколько доминирует у евангелиста представление о его давидовом происхождении, и писатель в начале своего труда не зря называет Господа сыном Давида, то Марк лишь однажды, а именно от слепого в Иерихоне, называет Господа сыном Давида. Если все же настаивать на том, что Марк привел выдержку из Писания Матфея, то придется сказать, что он сработал очень искусно, а именно, за одним исключением, изменил все отрывки, предполагающие родословие, таким образом, что опущенное предположение уже не пропускается.
Но дело не только в том, что предполагаемое упущение так последовательно проведено в писании Марка, что все противоречия, которые могли бы, и даже очень легко, быть вызваны им, избегаются, но этот недостаток сразу же превращается в необычайное преимущество, и первое Евангелие теперь скорее впадает в неизлечимое противоречие.