§ 3. Сверхъестественное рождение Иисуса.
Марк еще не знает, что отца Иисуса зовут Иосифом — это именование относится к более позднему времени, — он знает только имя матери, но поскольку он упоминает также братьев и сестер Господа, то предвидит, что Иисус является сыном Марии так же, как и его братья и сестры. Для него Иисус был рожден в браке; и разве стал бы он, как первый евангелист, молчать о чуде сверхъестественного порождения, если бы знал о нем хоть что-то?
После такой определенной даты нам остается только изучить, как возникло то представление, которое мы находим в трудах Луки и Матфея. Как известно, Штраус пытался обосновать этот процесс возникновения в иудейской «концепции времени». Определенная причина для развития этой концепции была уже частично найдена в титуле «Сын Божий», который когда-то стал привычным для Месии. Естественное стремление воспринимать этот титул Мессии во все более буквальном смысле было встречено изречением из Пс. 2:7 и переводом семидесяти из Иешуа 7:14. «Тогда понятия Сына Божия и Сына старца смешались таким образом, что божественная деятельность была заменена человечески-отцовской. То, что происхождение такого взгляда невозможно объяснить «с иудейской точки зрения», апологет утверждать не может, поскольку не любит высказываться столь решительно и сознает, что даже его предложения, если их резко рассматривать, не выдерживают критики. Поэтому сейчас он предпочитает высказать свои сомнения в том, что это объяснение может быть осуществлено «так легко», как, видимо, полагает критик. «Примем во внимание, говорит Неандер, иудейский монотеизм, отделявший Бога и мир бесконечной пропастью, как это было особенно распространено в Палестине. Если принять во внимание свойственное этой точке зрения уважение к браку, представление о Мессии как об обычном человеке, не отличающемся ничем противоестественным и наделяемом божественной силой только при его торжественном посвящении в мессии, то создание мифа о девственном рождении Мессии было, конечно, далеко от такой точки зрения». Конечно! Таким образом, вопрос был бы почти решен, но только почти, и критика запуталась бы в почти непреодолимых трудностях, если бы ей пришлось держаться только в узких рамках Палестины и «временных прецедентов», как это делают критик и апологет. Но им это не нужно, более того, они в этом не нуждаются. Ее дело не будет полностью проиграно, если ей придется ограничиться даже иудейской концепцией; ведь при этом она все равно должна наводить страх на апологета, заставляя его недоумевать, как Бог мог осмелиться совершить такое необыкновенное чудо, которое так резко противоречило бы всем представлениям иудейского народа и внутренний смысл которого народ, руководимый и наставляемый Им в течение двух тысяч лет, был бы совершенно не в состоянии постичь. Но он действительно имел бы абсолютное право утверждать, что иудейский монотеизм не только состоял в разделении Бога и мира, но и в своем развитии — см. Псалмы и Пророки — непрерывно стремился к упразднению различия в концепции единства. Не может ли концепция богорожденной личности Мессии быть завершением работы, которая так долго занимала еврейский дух?