Рассказ осмелился на это вопиющее противоречие, потому что не мог его заметить, потому что в этом изображении он имел в виду идею человека, прорвавшего узкие рамки старого мира, в котором он родился и воспитывался. Евангелист хотел предложить эту бесконечность самосознания Иисуса в конце предыстории, — нет! потому что он не мог постичь ее в ее сущности и в ее исторических опосредованиях, он хотел дать ей возникнуть здесь как таковой и теперь неизбежно впал в это противоречие, потому что поместил ее в ребенка.
И двенадцатилетний Иисус остается ребенком, остается ребенком даже как Восток. Апологет, который хочет сделать ребенка более взрослым, т. е. который по привычке снова становится естественным объяснителем, спрашивает родителей Иисуса и евангелиста, не думают ли они, что двенадцатилетний мальчик был все-таки только ребенком. Они должны были это понять, поскольку находились дома на Востоке. В первом издании своей работы Штраус правильно отметил, что беспокойство родителей, когда они разминулись с Иисусом на обратном пути, свидетельствует о том, что они все еще считали мальчика ребенком. По их мнению, они должны были вести себя иначе и внимательнее следить за ребенком, т. е. автор отчета видит дело таким образом, что последующее доказательство возросшей уверенности Иисуса в себе произошло по недосмотру родителей, по случайности, которой не должно было быть. Неутомимый апологет снова свободно помогает себе. «Из страха родителей следует только то, говорит он, что теперь они не могут больше следить за полетом Иисуса своими мыслями». Больше нет! Тогда они скорее должны были бы считать напрасными попытки взять Его под свою опеку и, следовательно, искать Его. Но писатель даже не подозревает, что страх родителей имел бы именно такой смысл; согласно его тексту — а верный богослов должен уважать его прежде всего — родители ничего не знают о духовном бегстве своего сына, когда тревожно и мучительно ищут Его в течение трех дней, но так тревожатся лишь потому, что считают Его заблудившимся и потерянным. И только когда они находят Его среди учителей в храме, они удивляются, удивляются неожиданности, и когда Иисус только спрашивает об Отце, в доме Которого Он должен быть — и где родители, если бы они уже знали о Его бегстве духа, должны были бы искать Его вместо того, чтобы три дня бродить по городу, — они уже не понимают, о чем Он говорит. Странное противоречие! Мария не знает, как истолковать слова своего сына от истинного отца? Кому нужны «более веские» доказательства того, что мы имеем здесь дело не с реальным индивидуальным событием, что писателя занимает лишь мысль о том, что Иисус в развитии своего самосознания должен был опередить постигающую силу окружающего его старого мира, и что Лука впал в это противоречие только потому, что трансформировал и должен был трансформировать эту общую коллизию в коллизию семейных отношений Иисуса, потому что делает Иисуса-ребенка героем повествования — для тех, кто требует более веских доказательств, ни одно из них не является достаточно сильным.